А почему нет, если это позволяло ему заниматься тем, что всегда влекло? Ощутить состояние свободы, при котором делаешь, что нравится, и за это получаешь хорошие деньги? Никакая женщина в мире не заменит ему этого.
Итак, сказал он себе, вставая из-за стола, направляясь к входной двери и запирая ее на три оборота ключа – обычно он запирался так на ночь, – он свободен от Ольги. Если честно, ему сейчас вообще не нужна женщина. Она отнимает силы, которые нужны для самого себя.
Все, что произошло в последнее время, выбило Ольгу из привычной колеи. Она сама не ожидала, что заведенный ритм жизни уже въелся в каждую клеточку, или она сама впечаталась в него так прочно? Казалось, делает то, что и прежде, – каждое утро спускается в лифте с двенадцатого этажа, десять минут идет до метро, по ступенькам топает под землю – на «Водном стадионе» эскалатор не везет пассажиров вниз, на платформу. Едет до «Белорусской», делает пересадку, выходит на «Кропоткинской». Работает. Возвращается.
Неужели она никогда не перестанет дергаться, услышав телефонный звонок, и замирать – Виталий? Они с ним не объяснились, впрочем, обоим все ясно без слов. Финиш. Но что гораздо хуже – она стала ждать каких-то вестей или знаков от Юрия.
Неужели потому, что удар в вагонное окно напомнил ей о том ударе, от которого рассыпалась их с Юркой жизнь? А они ведь были рядом почти двадцать лет. Они познакомились дошколятами.
Но как оказалось, рядом – это не вместе.
Если бы все было так, как они думали, то в ее жизнь не забрел бы Виталий – зачем ему, совершенно чужому человеку? Шел бы себе по другим тропам, рвал бы другие цветы. А это значит, не сидела бы она возле окна, в которое попал камень, пила бы свой чай дома, а не в поезде «Москва – Санкт-Петербург». Не опасалась бы за свои глаза сильнее прежнего. Как будто ей мало вечных и без того угрожающих минус пяти.
Веки тяжелели от страха, когда Ольга думала, что там, за глубинами зрачков. Если сетчатка отслоится, она ослепнет, что тогда увидит в темноте вечной ночи?
Она рылась в памяти, пыталась найти то, что могло бы поддержать ее. Мало. Всего мало – лиц, красок, городов, стран. Ноги и руки леденели, сердце замирало. Не-ет, этого ей не надо. Она не допустит.
«А что ты сделаешь, – спрашивала она себя, – если на самом деле случится страшное?» «Знаю что», – отвечала она. Если все будет так, она напишет одно слово и положит рядом с собой.
«Устала», – прочтут те, кто найдет ее бездыханное тело.
