— Ляль, чайку сваргань, а? — просительно обратился он к вошедшей.
— Да на фиг чай! — гнусавым от слез голосом вскинулась Аделаида. — Мне срочно нужно выпить! Мить, может, сходишь, а? Вискарюшечки купишь?
— Ада, слушай, сейчас я позвоню ребятам, они принесут и вискаря, и все остальное, ты ж не будешь пойло из нашего магазина, знаю я тебя.
— Ну, звони тогда быстрее, чего сидишь-то, Мить, я тут от горя, жажды и одиночества умираю, а ты сидишь!
Митюха покорно двинулся к телефону. Вытянув из ящика своего бездонного буфета распухшую записную книжку, он деловито полистал ее и начал накручивать диск. Наконец трубка ответно забурчала.
— Дредыч, ты? А чего делаешь? Аа, репетируете? Ну и чудненько, то что надо. Давай-ка, бери ребят и айда к нам. Через магазин только! Адочка приехала, сестренка моя.
Трубка возбужденно задребезжала в ответ.
— Дредыч, слушай меня, зайди в фирменный, ты знаешь, Адка не пьет «паленку». Ничего, скиньтесь там, у соседей займи, мы вернем, деньги есть. Да непременно с инструментами, и парней всех тащи, веселее будет.
При слове «деньги» Аделаида стала рыться в сумке, на этот раз — крокодиловой, но не хуже «утконоса», в комплект к сапожкам и перчаточкам, и швырнула на стол пухлое портмоне.
— Митя, ради бога! Бери сколько нужно и не слова при мне о деньгах. Это же пошло и уныло!
И она зарыдала с новой силой.
Ляльку буквально раздирало любопытство, ей чрезвычайно хотелось знать, что же такое стряслось с баловницей удачи — бриллиантовой Аделаидой. Поэтому она затаилась на диванчике в углу, чтоб не привлекать к себе внимание.
Митюха, уладивший телефонные дела, снова присел рядом с плачущей и попытался расшевелить ее:
— Адюш, солнце, а как папа-то? Он в курсе?
Услышав упоминание о любимом папе, Аделаида подняла голову.
— Нет, Мить, не знает еще — неожиданно спокойно ответила она.
— А ты можешь внятно сказать, что произошло-то?
— Мить, ну ты чем слушал, а? Я ж тебе объяснила! Джон проигрался в Вегасе! Да и не так уж прямо страшно проигрался, в прошлый раз намного больше было, но озлился ужасно. Мить, он стареет, ему уже тридцать два! Это — всё, как ты не понимаешь! Характер испорчен напрочь.
Самой Аделаиде можно было дать хорошо за сорок, даже при всем уважении к мировым достижениям косметологии. А она между тем продолжала:
— Так вот, Джон завелся — уезжаем! А я не хотела, в Вегасе классно, каждый день встречи с друзьями, у меня были планы! А этот заладил: уезжаем — и все! А мне надоело. И так только нефтью своей долбанной занят, ни днем ни ночью его дома нет. Я говорю: «Не поеду!» А он взял и уехал без меня! — зарыдала она снова в полный голос.
