– Она хотела подчеркнуть, что не в пороках человеческих тут дело, не там надо искать, – продолжала Вили.
– Ты от людоедства впечатлилась? – Его руки уже потянулись к ней.
И все…
Наступило утро. Они проснулись в обнимку, как пара голубков. Вообще без одежды. Вили сразу откатилась на другую сторону кровати.
– Ты куда? – прошептал спросонья он.
– От тебя подальше.
– Вили, – он начал просыпаться, – я вчера, кажется, напился. Я был сильно пьяный, да?
Она молчала.
– Я что-то не так делал вчера? – Никита ничего не помнил. Больше всего его волновало, не причинил ли он ей какое-нибудь неудобство. Такого с ним еще не случалось. Он потянулся. Не хрустнула ни одна косточка. Казалось, что ему опять тридцать или даже двадцать пять, что он аспирант, а это какая-нибудь студенточка с танцев из клуба, что они в его общежитии и что надо незаметно вывести ее на улицу.
– Я не могу тебе сказать, так ты все делал вчера или не так, – сказала Вили. – Я не помню.
Они уставились друг на друга, как будто увидели летающий стол.
У Севы разболелась голова. Полгода назад он попал в автокатастрофу и получил сотрясение мозга. Уже шесть месяцев жил без Иры. Когда болела голова, он думал о ней. Как будто платил за то, что из них двоих выжил именно он. Это было так, и все. Почему иногда голова вдруг начинала болеть, врачи ничего определенного сказать не могли. Сначала, как вспышка, он вспоминал ее в гробу, потом вспоминал свое с ней счастье и обязательно катастрофу – ночью на Рублевке. Ночью в двадцатиградусный мороз. Потерять любимую… Боль. Он тогда только понял, что стал ее любить. Ему так трудно досталось это чувство.
Когда они вошли с Мари, он сразу полез в чемодан за таблетками. Открыл шкаф и увидел грустного Пьеро, висевшего на каком-то крючке, в белом костюмчике с длинными рукавами. Копейкин даже испугался и ойкнул. Снял его с крючка и бросил на кресло. Но на кресло уже успела сесть Мари, так что он бросил Пьеро прямо на нее. Она тоже испугалась.
– Прости, Мари!
– Откуда он взялся, этот Пьеро? – Мари была в недоумении.
Копейкин достал таблетки, налил воды и выпил три штуки. Мари улыбнулась.
«Я эту «Виагру» и в глаза-то не видел», – подумал Сева. Он содрал с себя всю одежду, не задумываясь, элегантно он это сделал или нет, и плюхнулся на кровать лицом вниз.
– Ты потолстел, Копейкин, – Мари достала откуда-то павлиное перышко и пощекотала им у него между ягодиц.
– Это от денег, – пробурчал он, зная прекрасно, что именно ее возбудит.
