Я играл вместе со многими мастерами, в том числе и с очень большими мастерами. И игра шла у меня хуже. Может быть, и потому, что я не спешил привыкать, присматриваться к манере их действий: знал, что это ненадолго.
Именно Володя и Борис сделали меня Харламовым, ибо они дополняют меня во всем. Когда я попал в тройку, у меня, по существу, был только один козырь - неплохая и, как говорили тренеры, нестандартная обводка. Всему остальному предстояло учиться - игре в обороне, добиванию шайбы, нацеленности на ворота.
Ребята не обижали меня своими поучениями, хотя к тому времени, когда я попал к ним, они уже были мастерами спорта, чемпионами СССР, а я только перворазрядником (мастером спорта я стал в тот же день, когда после победы сборной Советского Союза на чемпионате мира 1969 года мне было присвоено самое высокое в нашей стране спортивное звание - заслуженный мастер спорта СССР). Борис и Владимир играли на меня, за меня, играли без лишних слов, без упреков. Они спешили на помощь защитникам, когда, потеряв шайбу, я по неопытности не успевал вернуться назад, терпеливо ждали паса, к которому я поначалу не питал особого пристрастия. Они говорили мне (как, впрочем, и тренеры): «Играй по-своему, в свою игру, но и посматривай на нас, ищи нас на площадке».
Прошло время, прежде чем стал я видеть всю площадку, прежде чем появилось не просто желание, но потребность играть на партнеров, прежде чем научился я выдавать пасы, которые позволяли бы Петрову и Михайлову с удобной и беспроигрышной позиции атаковать воро та соперника…
Впервые, напомним, Михайлов, Петров и Харламов на чемпионате мира сыграли в 1969 году.
Уроки Гренобля
Дождь переходил в снег, густой, липкий снег, белые хлопья засыпали стекла машины, и «дворники» едва успевали справляться с этим белым бедствием.
Наш гид и переводчик Пьер, профессор, как отрекомендовал он себя,- а по нашим понятиям - просто преподаватель физкультуры из Парижа - остановил машину и подозвал одного из тех бедолаг, что мокли под этим отвратительным мокрым снегом с кипами свежих газет. Были они одеты в темно-синие, чуть выцветшие уже куртки, и на спине у каждого было написано название его газеты.
Пьер развернул шуршащие листы и перевел: «Сегодня на открытии X зимних Олимпийских игр президент де Голль произнесет всего одну фразу, но она будет обращена ко всей спортивной элите мира».
Спустя несколько часов, когда солнце разогнало тучи и шестьдесят тысяч зрителей, пришедших на стадион, вместе с шестьюстами миллионами телезрителей приготовились смотреть праздник открытия Олимпиады, генерал произнес свою фразу, всего одну фразу: объявил Олимпийские игры открытыми, и гигантская машина большого спорта тронулась, медленно начала набирать обороты, чтобы затем, привлекая всеобщее внимание, возбуждая ажиотаж, порождая тысячи споров, суждений и мнений, все стремительнее и стремительнее мчаться к своей вершине.
