Снежинка памяти залепляет глаза, и видишь то, чего давно нет. Потом видишь поверхность собственного глаза, и сквозь нее, как в вымытом окне - все вокруг. (Hеровный окоем. Каемка туч и крыш. Бесформенная форма потолка. Глаза следят вдвоем за тем, как ты не спишь, не спишь, а пишешь, и душа тонка.
Рука отвешивает вежливый поклон листу бумаги. То был не обморок, не слезы и не сон. Спина сгибается навстречу рукаву. Все наяву.)
*
Я становлюсь дауном, и далеко не всякий мне это простит.
"Сыплется величественный гром украинского соловья". Моя бабка умерла в Кременчуге. Гоголь тут ни при чем, просто к слову пришлось, случайно подвернулось, делать мне больше нечего. Стиль "мадер" - два дня не вылезать из банки, из второй банки. Все дома, вся улица в стиле "мадер". Далеко не всякий мне это простит.
*
Я не испытываю к нему никакой ненависти, и слово "подонок" произношу печально, тут нечего делать ни Эдипу, ни Эзопу, это действительность. Я пытаюсь быть беспристрастным и печально произношу: "подонок".
(пару лет назад, в Волгореченске, произошла у нас такая односторонняя - встреча:
"Дождь. Пузырится земля под ногами.
Пьяный отец семенит под зонтом.
Смотрит вперед неживыми глазами
(Будто бы я повстречался с кротом)
И проплывает угрюмым фантомом
Мимо меня, и сливается с домом.
Дождь. В переулке - почти никого.
Тихо справляя свое торжество,
В сирую землю, где руки сплелись,
С неба мохнатого падает слизь."
В те годы он уже работал на другой стройке - бывшим инженером.)
*
Скажу тебе по секрету: я кое-чему научился.
Hа время ангины у меня прекращаются приступы удушья, и я с удовольствием рассматриваю вторую сторону этой странной медали - свое чистое дыхание. После шести часов сна, которых мне, как правило, хватает (несмотря на вчерашнюю репризу с банкой той же мадеры), я оказываюсь в своем кресле (назовем его условно моим, ведь я провел в нем столько времени) и осторожно, с брезгливым любопытством, вытаскиваю на свет одну семейную историю.
Тут самое место для задуманной инкрустации. Hаконец-то я поворачиваюсь к тебе лицом, мой небрежный, мой терпеливый читатель. Я протягиваю тебе руку, которую ты не очень-то торопишься пожать. Посмотри, как искренне растопырены мои пальцы, как они доверчиво подрагивают, как нехотя сжимаются в кулак! Я читал "Язык телодвижений", а также "Life after life", где пара дополняющих друг друга столпов американского мировосприятия, они же страховые агенты, они же бестселлеры и даже лежат у моей мамы на полке - возле Библии, пытаются обуть вашу голову и заранее неправы, о чем говорят уже их фамилии, их ярко набранные на обложках имена (черное на желтом, елы-палы): Аллан Пиз и доктор Муди (соответственно, первый про тело, второй религиозник). Я заканчиваю свои жесты (я тоже работал, кем попало, например, дворником на Васькином острове, распространителем театральных билетов, усатым нянем и др., а также умирал, но без этих штучек, о чем и попытался рассказать вначале). Вообще-то я хотел вставить сюда лирический кусочек, написанный около пяти лет назад это были первые опыты, - носивший название пятна на стене или психотравмы: "Черно-зеленое", возможно, что где-нибудь дальше я его вставлю
