«Ученики колдуна мыслятся в состоянии смерти, и все они равны.» —
Историч. корни, 9.18 (
Узнать искомого), «состояние смерти» лишь частный случай иного состояния. А близнецы и двойники оттого так притягательно-отталкивающи (двойственность иного), что являют собой умозрительное тождество — совпадение лиц или вещей во всём (
волос в волос, голос в голос), кроме их мест.
Отождествление и обобщение. Члены рода или ряда, части целого отличны друг от друга, согласно принципу индивидуации, например пословице «В лесу лес не ровен, в миру люди» (ПРН, с. 308), но в силу своего вхождения в один род, в одно целое все они имеют общее и могут мысленно отождествляться; так уже Прокл в Первоосновах теологии (1 и 66): «Всякое множество тем или иным образом причастно единому.» «Если же многие причастны единому, они тождественны в отношении этого одного.»[18] Равные, тождественные все как один — иные относительно различающихся всех, одинаковые инаковы (праслав. *еd-in-: *jьп-). Отождествление делает разное одинаковым, а обобщение делает разное одним. Ср. о связи одного и иного-чужого А. Пеньковский, Семант. катег. чужд. К обороту все как один: все до одного, все на одного, Все за одного и один за всех, все на одно лицо, всё одно/равно, все и каждый, (не) как все, один к одному, один в одного, заодно/заедино, жить душа в душу; к разнице между единым целым и множественным всем см. В. Топоров, Цел. расчлен., с. 218, сюда же противозначные всего и целых.
«Если никто, то все» у Достоевского. «Если и только если никто в отдельности, то все как один» — таково правило, вид правила «Если и только если никто, то иной», например «Где все виноваты, там никто не виноват» или «В миру виноватого нет» (РПП, с. 71, и ПРН, с. 405). Достоевский о любви ко всем и ни к кому: «--А я — я ведь никого не люблю… Я всех люблю. Я назначена всех любить. Стало быть, никого.» (черновой набросок к Подростку), «Кто слишком любит человечество вообще, тот, большею частию, мало способен любить человека в частности.» (из записной тетради 1872—75) и «--чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то есть порознь, как отдельных лиц. — чем более я ненавидел людей в частности, тем пламеннее становилась любовь моя к человечеству вообще.» (Братья Карамазовы, 2.4). Ср.: «я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних», говорит Иван Карамазов (5.4), а по слову его отца он «никого не любит» (4.2). «Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. — Отвлеченно еще можно любить ближнего и даже иногда издали, но вблизи почти никогда.» О вере в Бога (
