На выручку спешил конферансье:
— Уважаемые друзья,— сказал взволнованно.— Только что перед вами была исполнена кантата «Через тернии — к звездам», написанная… написанная нашим любимым маэстро! — артистичным жестом указал на Валерия.
Все вокруг потонуло в овациях.
После этого Валерий начал выступать сам. Оркестр уже не мог поддерживать его — одна импровизация сменялась другой, более совершенной. Музыка выплескивалась из-под смычка раскрепощенного гения, ломала устаревшие каноны, вела за собой. Каждый следующий концерт становился органичным продолжением предыдущего.
В афишах к «уникальный исполнитель-виртуоз» прибавилось заветное «композитор».
Скрипка теперь,всецело сливалась с ним. Или, может, он с ней? Валерий не сомневался, что она рассказывает о какой-то неизвестной цивилизации. Рассказ каждый раз охватывает все новые и новые грани чужой и одновременно близкой жизни, приоткрывая завесу над неведомым. Понимал: скрипка ищет не только взаимопонимания, но и контакта. Да, именно контакта с Землей. Но почему он? Почему «они» избрали не ученого, а самого что ни есть обычного, можно сказать, заурядного землянина?
Концерты продолжались. С приходом весны их решили перенести на главную площадь города. Слышать их хотели многие — ни один ведь не повторялся, а дворец спорта уже не мог удовлетворить и десятой части желающих.
Валерий боялся одного: вдруг его вдохновенные видения исчезнут. Не вечные же они. Может, скрипка имеет, пусть и большое, но все же ограниченное количество «записей»? Однако музыка не исчезала, наоборот, становилась все ярче, насыщеннее. Каждая новая «страница» несла, пробуждала у слушателей целые гаммы чувств: грусти и прощания, грозных столкновений со стихией и жизнеутверждающее, патетическое начало, заложенное в человеке, всем сущем во Вселенной.
Видеть мог только Валерий. Слушатели жили лишь чувствами, переживаемыми им. И что обидно: музыка, записанная на пленку, не приносила того удовлетворения, которое испытывали слушатели, пребывая в зримом контакте с исполнителем. Нет, она была неплохой, даже мастерски исполненной. Но не более, не вызывала той бури ощущений. Критики назвали это явление «гипнотическим эффектом присутствия», но разгадать его никто не мог. Валерий и сам через некоторое время многое забывал. Увиденное в небывалом, неистовом напряжении проходило, туманилось, теряясь где-то глубоко в подсознании. Он пробовал было тотчас после концерта записывать, воспроизводить в памяти показанное скрипкой, но зафиксированными оставались лишь бледные эскизы, отрывки пережитого.
