Обычный принесенный из какой-то горницы стол поставили прямо под ветви, устало пригнувшиеся от тяжести поспевающих маленьких яблочек. Два плетеных кресла в тени. Запотевшая бутыль с парой рюмок на салфетке, плошка с горстью соленых огурцов, тарелка розового, с прожилками сала. Не хватало лишь художника, способного запечатлеть в веках этот милый любому мужскому сердцу натюрморт. Осталось только шепнуть денщику, чтоб послал кого-нибудь в дом городничего, пригласить этого доктора.
— …Вот и остался Дионисий Михайлович без чина, ваше превосходительство, — не решаясь сесть вперед меня, стоя у кресла, закончил рассказ гость.
— Я так понимаю, вы с господином Фрезе общий язык найти не сумели, — подытожил я. Еще одна приятная новость за сегодня. Мой план как раз в том и состоял, чтоб под горилку, когда Бийский начальник разговорится, выяснить его отношение к хозяину Алтайских Гор.
— Так яж и говорю, ваше превосходительство…
— Да что же вы все меня этими превосходительствами-то тычите, дорогой мой Иван Федорович? Давайте уже по простому, по имени с отчеством, коли за одним столом сидим.
— Почту за честь, ваше… Герман Густавович.
— Так что там с нашим общим знакомцем? Я имею в виду Барнаульского начальника.
Откуда-то из-за плеча материализовался Артемка. Коварно мне кивнул, и умело разлил почти прозрачную жидкость по рюмкам.
— Будьте здоровы, Иван Федорович, — едва-едва прикоснулись тоненькими стеклянными стеночками, обозначили требующееся по древнему ритуалу, выпили.
— Вот я и говорю, господин губернатор, что не захотел Дионисий на старости-то лет в дыру подземную лезть. Ему ведь этой Пасхой шестьдесят четыре случилось. Уже внуков боле двух дюжин…
— И чего? Всю жизнь так нигде и не служил? В Бобруйской крепости, что в Минской губернии гарнизонным лекарем служил. А в адна тысяча осьмсот шисят третим годе, вывели его в войска Польшу усмирять. А там он пленного бунтовщика пользовать кинулся. Так нашелся скотина, донос жандармам составил. Дескать, сочувствует лекарь Михайловский…
— И вот он здесь, — кивнул я.
— Точно так-с, Герман Густавович. Точно так-с. Он мне еще из Казани послание выслал. Так я друга своего старого с пересыльной в Убинке и подобрал. Да надоть былоб ране. Не подумавши это я. Дионисий всегда к наукам стремился. И в Сибирь вот одни книги привез. Чуть голодом не пропал. Благодарение Господне, есть еще добрые люди, не дали пропасть христианской душе.
— Книги?
— Вашство, — отвлек меня Артемка, взглядом указывая на появившегося в раскрытой калитке низенького, удивительно похожего на скромного хоббита в очках, человечка. Сто против одного, он бы так и не решился переступить воображаемую границу, если бы кто-нибудь его не пригласил.
