Страсти кипели. Научное студенческое общество провело по этому поводу бурную дискуссию. Наверное, с неделю ни о чем другом не говорили. Создатель «Скерцо» спокойно и мужественно нес бремя славы и с особой лихостью, имея на физиономии значительную мину, выколачивал на различных клавиатурах эти свои септимы.
Постепенно волны, поднятые событием, начали опадать, и все как будто успокоились.
Через месяц по факультету неожиданно пронесся слух, что в консерватории заседает специальная комиссия, прибывшая из Союза композиторов. На собеседование вызывали только учеников Шебалина. Секретарь факультета, зазвав в деканат, настоятельно предложила мне сей же момент направиться в соответствующую аудиторию. Перед дверью стояла очередь, и, помнится, я встал в нее предпоследним, после Пахмутовой. Виновник событий был допрошен первым и уже отпущен. Никто из прошедших процедуру, выходя из аудитории, ничего не рассказывал. Почему – узнавали позже, индивидуально.
Я вошел. За столом сидели двое: одного я знал – недавний выпускник консерватории, композитор Кирилл Молчанов; другой – толстый человек, попыхивающий трубкой, – был мне неизвестен.
Поздоровались и вежливо предложили сесть перед столом. Кирилл Молчанов, с которым мы были на «ты», когда он еще доучивался в консерватории, томно склонив голову набок и медленно, то поднимая, то опуская огромные прекрасные ресницы, тихо задавал вопросы проникновенным голосом:
– Ваша фамилия и имя?..
Я ответил.
– Вы, кажется, занимаетесь в классе Шебалина?
– Да.
– Как занимается с вами Шебалин?
– Разбирает и правит наши сочинения, показывает и анализирует сочинения различных композиторов…
– А каких, не припомните?
– Глинка, Чайковский, Бородин, Мусоргский… – Почувствовав чрезмерную «благостность» этого списка, якобы поразмыслив, я добавил, чуть акцентируя фамилию: – А недавно нам был показан Дебюсси…
– И что же?
– Что – что же?
– Как он вам понравился?
– Да ничего… Ничего особенного… Так… есть отдельные полезные приемы.
Наступила оценочная пауза. За дело взялся толстяк с трубкой:
– А как Шебалин занимается с автором известного вам «Скерцо»?
– Так же, как и со всеми, – бывает очень требователен и строг, что вообще ему свойственно.
– А какую музыку он ему показывает?
– Да ту же, что и всем. – Я повторил список, но уже без Дебюсси.
Информация вновь породила оценочную паузу. Опять спрашивал Молчанов:
– А как вы относитесь к этому «Скерцо»?
– Да спокойно. Вполне веселая, жизнерадостная музыка. Септимы, по-моему, очень комичные. Мне помнится, что Виссарион Яковлевич еще половину их поснимал.
