«Пусть,— подумал он,— лучше уж полгода отсижу, а Гапка у добрых людей авось не пропадет».
И пошел Гнат назад, только уже не в село, а прямо в город. И это хуже всего,— пропадет Гапка в городе, ей же только шесть лет.
Гнат кончил и посмотрел вокруг. Он думал, что все сочувствуют шестилетней Гапке, которая бродит сейчас где-то на холоду, голодная, в чужом городе. Но лица судей, прокурора и жандармов были такими же, как и прежде. Только адвокат еще глубже зарылся в бумаги. Гнат опустил голову.
III
Второй час уже допрашивали Гната, и когда председатель устал, его сменил сосед с бородкой. Он задавал вопросы и скалил большие желтые зубы, точно хотел схватить каждый ответ подсудимого, разжевать и выплюнуть на стол трибунала, как готовый параграф. Он впервые в жизни видел Гната, ему было совершенно безразлично, в чем обвиняют этого человека, но он ненавидел подсудимого всей душой — и за то, что тот говорил на языке, ненавистном судье, и за то, что он так прямо смотрел ему в глаза, и за то, что в нем была сила, которая, если освободить ее на миг от цепей, оставит судью без тоги, под голым небом, сиротой в чистом поле, где нет ни дорог, ни устланных коврами тропок, а только пустота и ноги, которым некуда двинуться.
Прокурор все время молчал, и когда судья с бородкой, перестав скалить зубы, удовлетворенно откинулся в кресле, он вопросительно посмотрел на брюнета и для эффекта выждал минуту. Но тот не заговорил, и тогда прокурор вздохнул легонько и будто невзначай задал подсудимому вопрос:
— Вас лично Миколайчик обидел чем-нибудь?
— Меня — нет,— ответил Гнат.
— В таком случае зачем же вы набросились на него?
Гнат молчал,— он не понимал прокурора, и ему казалось,
что тот шутит и потому только задает такой нелепый вопрос. Ведь каждый ребенок в селе знал, кто такой Миколайчик.
— Не знаете? А мы знаем.— Прокурор вобрал монокль глубже в глаз и продолжал допрос: — Вы давно уже член организации?
— Какой?
— Террористической.
— Да я никогда...— Гнат замялся.
А ведь верно, приходилось уже что-то такое делать. Год назад бастовали у помещика, и тогда Харитон, сын Михайла, бывало, говорил: «Организация мы, а об организацию господа непременно зубы обломают». Но перед ним теперь тоже сидели господа, и он решил возражать.
А прокурор тем временем продолжал громить подсудимого:
— Вас было десять, и нападали вы организованно.
Гнат растерянно молчал, и триумф прокурора был полный.
