– Маремьяниха, государь мой, Маремьяниха! Боярышнина кормилица. Как это вбежали они, лютые…
– Кормилица! – заревел Кострыга. – Да нет хуже гадины на боярском дворе, она шепотуха, она дозорница, от нее, подлой, девки чахнут, парни губятся. Бить ее, подлую!
– В окошко ее! – сказал Тупорыл.
– Милые вы мои! – завизжала старуха.
– Пихай! – вымолвил Кострыга.
Василий поспешно вышел из горницы и спустился на двор. Вдруг над его головою раздался визг, тяжелая масса мелькнула в воздухе и грузно шлепнулась у его ног.
Василий успел отскочить, но капли крови из разбитой головы брызнули на его руку. Почти тотчас к нему подошли Кострыга и Тупорыл.
– Окочурилась! – сказал Кострыга.
– За што вы ее? – спросил Василий.
– А за то, что кормилица! – ответил Тупорыл. – У нас в вотчине вот такая же есть. Завсегда от нее одна девка плачет, другую дерут, третьей косу стригут.
– Мою Агашку раздели, – сказал хмуро Кострыга, – да в мороз в сугроб снега и посадил боярин. Она и померла. А все через кормилицу!
– Лютей нету, как ежели да свой брат, холоп, верх возьмет!
– Помогите, ой, помогите! Не приказный я!
– Врешь, приказная душа! С меня три алтына взял!
– А с меня корову! – раздались голоса с улицы. Василий выбежал.
Рослый детина отбивался от четырех гультяев, и все они орали на всю улицу.
– А вот я его! – закричал вдруг вышедший из угла пьяный казак и махнул саблею.
Рослый детина поднял руки к разбитой голове и как сноп рухнул на землю.
– Вот как мы их! – похвалился казак.
Сумерки сгустились. Уже ничего не было видно, только со всех сторон раздавались вопли и крики. Василий пробрался, уже не разбирая, что под ногами, к приказной избе, сел на своего коня и медленно поехал к атаманскому стругу, что стоял у берега, верстах в двух от города.
Крики слышались ему всю дорогу.
На пути его обгоняли казаки, пешие и конные, мужики, голытьба, пьяные, веселые…
Он слез с коня, сдал его какому‑то пьяному казаку и тихо вошел на струг.
– Кто? – окликнул его голос.
– Я! Василий!
– А! Ты! – сказал ему Фролка. – А братан упился и спит. Я вполпьяна. Хочешь пить?
– Браги, пожалуй!
– Браги? Эх ты, а еще казак. Иди, у нас варенуха есть!
Он ухватил Василья за руку и потащил в рубку. Там, лежа на полу, сидя на корточках, пьянствовали есаулы, говоря промеж себя вполголоса.
– Ныне еще тысячи три прибавилось, – говорил Ус. – Силы у нас – ух! Пока до Москвы дойдем, сто тысяч будет!
– Ну уж? – усомнился Фролка.
– Верно! Ты считай – мордвы сколько, чувашей, опять татарва из‑под Казани. Что мухи на мед, все идут!
