Неплохо бы сейчас сидеть в прохладной беседке в тени виноградных лоз, срывать покрытые серебристым налетом тяжелые гроздья темно-пурпурного винограда. Его граненые прохладные ягоды в руке, из них потечет темный сладкий сок! Хасан с трудом глотнул. Жажда становилась нестерпимой. Песчаная почва сменилась солончаком, соль ослепительно сверкала.
Только теперь Хасан по достоинству оценил слова древнего поэта: «Воздух раскален так, что кажется, будто стальные иголки пляшут перед глазами». Действительно, сейчас кажется, что острые иголки вонзились в зрачки. Хочется лечь на землю, прикрыть лицо и не думать ни о чем, сгореть в солнечной печи. Хасан снова оглянулся: Валиба еле двигается, спотыкаясь и опустив голову.
Он вернулся и взял учителя под руку.
— Спасибо тебе, сынок, я буду держаться за тебя, как лоза держится за колышек, вокруг которого она обвилась. Скоро мы придем в Зу Тулух, за солончаками начнется хорошая дорога, а там мы можем встретить шатер кочевника, который примет нас и даст воды или холодного молока. Хорошо бы сейчас что-нибудь съесть, например, жареную куропатку…
— Или свежую лепешку! — подхватил Хасан.
— Или жирную похлебку!
— Или нежную индейку!
— Или сочный кабаб!
Валиба выпрямился и, отпустив руку Хасана, проговорил:
— Мы с тобой образованные люди и поэты, сынок, нам не пристало поддаваться отчаянию и усталости. Наш дух должен быть сильнее тела. Сейчас мы с тобой сложим стихи о нашем пути и о тех блюдах, которыми я угостил бы тебя, будь я халифом или вазиром. Я начну, а потом мы будем говорить по бейту поочередно в размере реджез:
Мы идем по каменистой дороге, снизу — соль, сверху — солнечный жар.
Ну, продолжай!
Хасан, не задумываясь, сказал:
О, если бы перед нами появилось шесть лепешек, а среди них жареная утка.
Валиба подхватил:
Румяная утка прославленной китайской породы, а за ней последовал бы рис,
Она так прекрасна, что от нее не оторвать глаз, а за ней — хирское вино.
Хасан продолжал:
И нам раньше улыбалась жизнь, а теперь наши ноги тонут в горячим песке,
А вместо благовоний мы омыты потом, который течет с шеи на грудь.
— Прекрасно! — воскликнул Валиба. У него даже голос изменился.
Только что он казался изможденным стариком, а сейчас глаза его снова блестели, он выпрямился и даже зашагал легче. Хасан задумался о том, как слово может подействовать на человека, знающего ему цену, а Валиба тем временем говорил:
— Не правда ли, сынок, мы с тобой славно подшутили над этим безмозглым стихоплетом, который вообразил, что он поэт?
