Как я стал кинозвездой | страница 73

На другое утро мы покатили в Смолян.

Я был тише воды, ниже травы.

Потому что плазмодий, рохля и слюнтяй.

Наш старенький «Москвичок» мчал нас со скоростью сто километров в час.

Духотища стояла жуткая, но мама, как и в прошлый раз, не разрешала открыть окно, чтобы я не простудился. Кроме того, она не давала мне откинуться на спинку, чтобы не помялась прическа, и засыпала меня советами, как держаться перед отборочной комиссией, как получше спеть, как улыбаться, и то и дело совала мне в рот чернослив.

Папа мрачно молчал. Поездка в Софию была ему поперек горла, потому что в городе начинались полуфиналы по волейболу, не говоря уж о том, что его издергали непрерывные ссоры с мамой.

Я тоже молчал. И под равномерное гудение двигателя подремывал с открытыми глазами и видел сны… Нет, скорее, не сны, а кошмары (тоже выразительное слово, надо будет его почаще употреблять). Передо мной проходили кошмарные картины того, что пришлось пережить в минувшие дни… Подробно всего описать я не смогу, но расскажу вкратце о событиях, которые разыгрались после приезда Черноусого и письма от Росицы.

На следующее же утро мама объявила тревогу третьей, то есть наивысшей, степени. Она сказала, что вплоть до пятнадцатого мая наша семья все свои силы отдает исключительно моей подготовке; заставила папу позвонить своему начальнику, сказать, что он едет в деревню к тяжело заболевшему отцу (а дедушка совершенно здоров!), и усадила нас в «Москвич», не забыв захватить с собой фотоаппарат и пять кассет с пленкой.

Мы отправились в Смолян.

А я? Как по-вашему, что делал я?

Я позволил делать с собой все, что они хотели. Я был плазмодием, чучелом, куклой, которую дергают за веревочку. Я забыл и думать о Черном Компьютере, «Колокольчиках» и Милене, даже о Машине. И думал только о предстоящей встрече с Росицей пятнадцатого мая и о том, как буду учить ее плавать в водохранилище, как ее накроет волной, а я бесстрашно нырну, вытащу ее на берег и она в награду поцелует меня… Я вздыхал и был счастлив. Одна беда — плавать-то я не умею…

Мы ехали до Смоляна пять часов без передыху и приехали полумертвые от усталости. Но мама немедленно осведомилась, где памятник Орфею, и мы довольно долго проторчали возле него. Памятник нисколько, ну нисколечко не похож на того Орфея, про которого мне столько вдалбливала Лорелея. Тот Орфей был красив, как бог, играл на лире… Смолянский, правда, тоже играет на лире, но он длинный и тощий, как кишка, и совершенно лысый.