Лорелея. А как это достигалось?
Доктор. Неужели не знаете? Странно… Это достигалось с помощью операции, прерывавшей развитие в мальчике мужского начала. Операция называлась кастрированием, а певцы такого рода — кастратами. Естественно, они были редкостью и потому богаты и уважаемы. Подобные певцы пели в свое время в операх Моцарта, например.
Мама долго молчала. А я от страха леденел, приближаясь к температуре минус двести семьдесят три по Цельсию, то есть абсолютному нулю.
Какое решение примет Лорелея?
А она по-прежнему хранила молчание…
Я напряг свой мозг. Мысль работала быстрее, чем компьютер; нет, не желаю, чтобы меня оперировали, и уколов для акселерации тоже не желаю. И кинозвездой быть не хочу! Не нужны мне ни деньги, ни слава! И точка!
Значит, пришло время доказать, что я не плазмодий, не клоун и не павлин. Пробил час исполнить обещание, которое я дал дедушке Энчо. Наступил звездный миг, когда все на свете убедятся, что я Мужчина с большой буквы!
Не колеблясь больше ни минуты, я вытащил из тайника свои тетради, сунул их за пазуху и бегом на чердак. Дверь была распахнута — видимо, я забыл ее закрыть, когда примчался за бинарной бомбой. Я обвел взглядом свое Орлиное гнездо: сколько счастливых часов провел я тут, с МП-1, с Квочкой Мэри, с запрещенными мамой книгами! Квочки Мэри уже нет в живых, к запрещенным книжкам я интерес потерял, но вот что делать с МП-1, который я смастерил собственными руками, как дедушка — подпольный типографский станок? Схватив железный шест, я двумя ударами расколотил аппарат. Потом забрал из тайника бритву и лезвия. Теперь-то они мне обязательно понадобятся.
Вылез из слухового окна на крышу — осторожно, чтобы не поскользнуться на черепичинах и не сверзиться на тротуар. Спрятался за дымовую трубу с телеантенной и стал ждать, когда стемнеет. И когда стемнело, сполз на верхний балкон. В точности как Жан-Поль Бельмондо. Город вокруг мигал, как электронное табло, пролетел самолет Ту-104, внизу поблескивали баки для мусора, но мне не было страшно. Потому что я стал Мужчиной. На балконе было уже просто: от лестничной площадки меня отделяла только стеклянная дверь, я выдавил локтем стекло, просунул руку, повернул замок, дверь открылась, и я сбежал вниз.
Вышел на улицу. Тетрадки были спрятаны за пазухой. Я шел не торопясь, чтобы никто не догадался о том, что я беглец, и поэтому довольно поздно добрался до дома, где живет наш классный руководитель товарищ Боянов. И в подъезде, при свете лампы, наскоро дописал заключительные строки этих мемуаров.
