— Ты уходишь?
— Зайду в военкомат и узнаю, будут ли вызывать резервистов, а оттуда пойду к себе в правление.
Папа работал бухгалтером-ревизором в «Швейпромсоюзе».
Закончился рабочий день, а папы все не было, и мы не понимали, в чем дело. Это потом выяснилось, что на работе он не появлялся: в военкомате ему сказали, что еще рано утром была объявлена всеобщая мобилизация, и предложили остаться для регистрации мобилизованных.
Не дождавшись отца, я легла спать. Вдруг чувствую, что кто-то дотронулся до моего лба. Открываю глаза и вижу: рядом сидит папа, гладит меня по голове и что-то говорит, а у подушки лежат детские книжечки. В четыре года я уже хорошо читала, и это стало моим любимым занятием на всю жизнь. Папа наклонился ко мне и тихо сказал: «Я еще приду».
Через несколько дней Г. Аронсон ушел на фронт. Жене обещал: как только прибудет на место, сразу даст знать. Но письма от него так и не было.
«Моя мама была человеком твердого характера, — говорит И. Г. Аронсон, — наверное, поэтому после отъезда папы растерянности и паники дома не было. Она по-прежнему ходила на службу — мама работала кассиром-оператором в банке, только теперь ей приходилось задерживаться дольше.
В начале июля внезапно заболела тетя Мария — у нее оказалось тяжелое пищевое отравление. Только через несколько дней она смогла стать на ноги.
А город бомбили все больше и больше. Вовсю вывозили фабрики и заводы. Банк тоже уже не работал. Дома решили немедленно эвакуироваться.
Перед отъездом дедушка предложил на всякий случай, как это делали другие витебляне, которые жили в своих домах, закопать в саду немного самых нужных вещей. Мама сначала не хотела так делать, но потом согласилась. Перед этим собрали все, что думали взять с собой, мне тоже подготовили небольшую сумочку с вещами. По рассказам мамы, это было 7 июля. Назавтра пошли на вокзал, пробыли там весь день, но в теплушку так и не попали. Решили вернуться домой, а утром пораньше снова пойти на вокзал. Помню, как мама, увидев на месте нашего дома погорелище, замерла на месте. Она не кричала, не металась, а только плакала и повторяла: «Лучше бы глаза мои этого не видели».
Дедушка нашел в глубине улицы за развалинами небольшого кирпичного дома что-то вроде старой времянки. Утром, когда я проснулась, увидела наши вещи, которые закапывали перед уходом на вокзал. Дедушки не было. Мама ответила мне: «Ушел на базар». Я знала, что он работал возчиком на Могилевском базаре, многие его там знали, как трудягу и доброго человека. Когда мы потом голодали, его знакомые нам помогали. С базара дедушка вернулся мрачный: «Говорят, что немцы уже на той стороне (так витебляне до войны называли западную часть города. — Авт.)».
