Он положил свою голову рядом с моей и прижал меня к себе еще крепче.
– Делайте со мной, что хотите, сударь, – сказал я. – Заставьте меня страдать и стремиться к этому, если вам это нужно. Я ваш раб. Я ваш.
Он отпустил меня и поцеловал меня, на сей раз – официально.
– Четыре ночи, дитя мое, – сказал он. Он отодвинулся. Он поцеловал свои пальцы и приложил их к моим губам вместо прощального поцелуя, а потом исчез. – Я ухожу исполнить древний долг. Увидимся через четыре ночи.
Я остался один, приближалось морозное утро. Я остался один под бледнеющим небом. Я прекрасно знал, что искать его бессмысленно.
В величайшем унынии я побрел назад по переулкам, срезая путь по маленьким мостиком, чтобы забраться вглубь пробуждающегося города, сам не зная, зачем.
Я наполовину удивился, осознав, что вернулся к дому убитых мужчин. Я удивился, увидев, что дверь до сих пор открыта, как будто в любой момент мог появиться слуга. Никто не появлялся.
Небо постепенно дозрело до бледной белизны и стало слабо-голубым. По поверхности канала полз туман. Я пересек мостик, ведущий к двери, и снова поднялся по ступенькам. Из неплотно захлопнутых окон просачивался мутный свет. Я нашел обеденный зал, где до сих пор горели свечи. В воздухе висел удушающий запах табака, воска и острой пищи.
Я вошел внутрь и обследовал трупы, лежавшие, как он их и оставил, в беспорядке; они слегка пожелтели, как воск, и стали добычей мошек и мух.
В глухой тишине слышалось только жужжание мух. Н столе подсохли лужицы пролитого вина. На трупах не сохранилось никаких следов свирепой смерти.
Меня снова затошнило, затошнило до дрожи, и я сделал глубокий вдох, чтобы меня не вырвало. Тут я осознал, зачем пришел.
Ты, наверное, знаешь, что в те дни мужчины носили поверх курток короткие плащи, иногда прикреплявшиеся к верхней одежде. Такой плащ мне и понадобился, и я нашел его, сорвав со спины горбуна, лежавшего практически лицом вниз. Это был ослепительно яркий плащ канареечно-желтого цвета, отороченный белой лисицей и подбитый плотным шелком. Я завязал на нем узлы и сделал из него прочный глубокий мешок, а потом я поднялся и прошел к столу, чтобы собрать кубки, сначала выплескивая содержимое, а потом складывая их в мешок.
Вскоре мой мешок покрылся красными пятнами от вина и жира в тех местах, где я клал его на стол.
Закончив, я встал, чтобы убедиться, что я не пропустил ни один кубок. Я все собрал. Я осмотрел трупы – моего спящего рыжеволосого Мартино, уткнувшегося лицом в лужу слякотного вина на белом мраморе, и Франсиско, с чьей головы действительно вытекла небольшая струйка потемневшей крови.
