Ей вспомнилось бледное лицо, смотревшее на нее из ниши. Она понемногу успокоилась и по-детски крепко заснула, словно не на могиле, под холодным ночным ветром, а в теплой постели, под теплым родным кровом…
Ветер к утру разогнал облака, небо прояснилось. Заря ярко загорелась на востоке. А Галька спала. Снилось ей, что отец по-прежнему, по-старому держит ее на коленях, сказывает ей сказки и песенки поет; мать за прялкой сидит и весело смотрит на них. И однообразно жужжит ее веретено…
Вдруг Галина проснулась. Красноватые лучи восходящего солнца уже играли на зеленой церковной крыше и на ее блестящем кресте. Яркий луч ударил в глаза Гальке. С удивлением осмотрелась она по сторонам и не сразу смогла опомниться, где она и как сюда попала. Перед ней стоял церковный сторож Михеич, седой старик в высокой меховой шапке. Он побрякивал своими заржавленными ключами и внимательно смотрел на нее.
– Ты что тут, Галя, делаешь, а? – спросил он ее.
– Да я так… спала… – бессвязно пробормотала девочка и принялась тереть себе кулаком глаза.
– Нашла место спать! Нечего сказать… Ступай скорей домой! Чего тут… Охо-хо! – прошамкал старик. – Вишь, зазябла вся, посинела даже… Беги, добро… А то простудишься, умрешь, в могилу зароют. Беги!
Старик еще раз поглядел на нее жалостливо и побрел на колокольню.
Как бы в благодарность за съеденный кусок хлеба Галька твердо решилась – во что бы то ни стало – одеть статую Христа (Христос, как уже сказано, по воле художника был изображен почти без одежды, быть может, с целью сильнее разжалобить простой люд). Девочка все живо, все близко принимала к сердцу. Ей казалось, что и деревья и кустарники зимой дрожат от холода так же, как и она сама дрожит; так же – выходило по ее догадкам – должно быть холодно и бедному Христу.
На другой же день она отрыла где-то в чулане кусок простого, грубого холста и отрезала от него порядочный лоскут. На одном краю этого лоскута она прикрепила веревочку, и с таким скудным, грубым одеянием под вечер Галя явилась к нише и на этот раз уже безбоязненно облекла статую Христа в серую толстую холстину. «Вот так и ладно! Все же Ему будет лучше…» – подумала она, с довольным видом любуясь на дело рук своих.
Все на Дедюхине диву дались, когда пронесся слух, что кто-то неизвестный одел Христа. Все – стар и мал – приходили к нише, трогали холстину, разглядывали веревочку и все-таки ничего не узнали. Много из-за этого было толков, судов и пересудов у нас на селе.
