И никогда не узнаем своей оценки.
Даже если ты был уверен, что справился на «отлично», эта радость была недолгой.
Тебя уже ждала работа, которую выбрали для тебя.
И не дай Бог тебе когда-нибудь станет скучно и захочется большего.
Согласно церковному установлению, ты всю жизнь должен работать. Всю жизнь — одна и та же работа. Одно и то же одиночество. Ничто не изменится. Каждый день, день за днем. Вот — твой успех. Вот награда.
Стричь газоны.
И стричь газоны.
И стричь газоны.
Повторить все сначала.
Мы с Фертилити едем в автобусе на наше третье свидание, а сзади нас сидит парень и пытается шутки шутить.
Для июня явно жарковато — градусов восемьдесят, если не все девяносто, — все окна в автобусе открыты, и меня слегка мутит от запаха выхлопных газов. Виниловые сиденья нагрелись. Сидеть горячо, как в Аду. Это Фертилити предложила поехать в центр на автобусе. На свидание, сказала она. В центр. Сейчас, во второй половине дня, по городу ездят только безработные, или те, кто работает по ночам, или сумасшедшие с синдромом Тоуретта.
Это — то самое свидание, на которое ей пришлось меня пригласить, потому что она не ляжет со мной в постель и даже не поцелует меня — ни за что, никогда в жизни.
Парень, который сидит сзади нас, он совершенно обыкновенный. Такой неприметный. Просто парень в рубашке. Светлые волосы. На допросе с пристрастием я бы, наверное, добавил еще: уродливый. Я просто не помню. Автобус подходит на остановку у мавзолея каждые пятнадцать минут, и мы только что сели. Как обычно, мы встретились возле склепа 678.
Эту шутку я помню. Это старая шутка. Мы едем в автобусе, мимо проносятся городские дома, машины, припаркованные вдоль тротуара и между заборами, что разделяют участки владений, а этот парень, который сидит сзади нас, подается вперед, сует голову между спинками наших сидений и шепчет:
— Есть что-то трудней, чем провести верблюда сквозь игольное ушко?
Эти старые шутки — они живучие. Пусть они даже совсем не смешные, их все равно повторяют и повторяют.
Мы с Фертилити молчим, ничего не говорим.
А шутник шепчет:
— Застраховать жизнь сектанта из Церкви Истинной Веры.
На самом деле никто не смеется над этими шутками, кроме меня. А я смеюсь лишь для того, чтобы никто не подумал, что меня это как-то касается. Я смеюсь, чтобы не выдать себя. Я вообще сильно дергаюсь, когда выхожу на люди — боюсь, как бы во мне не узнали сектанта из Церкви Истинной Веры. Хотя я давно уже не ношу одежду, которую должен носить по церковному установлению. Мне как-то не хочется быть похожим на этих чокнутых мракобесов со Среднего Запада, которые поубивали себя всем скопом, потому что решили, что их призывает к себе Господь. Боже упаси.
