Вскоре он достиг большого умения в уничтожении врага, его заметили и послали на специальные курсы — курсы диверсантов. Учили владеть всеми видами оружия, управлять транспортом, уметь маскироваться и втираться в доверие — с одной целью: убивать.
Государству всегда были нужны умелые убийцы, во все времена. Вякнул что-то лишнее журналист — отрезать ему голову. Предприниматель поднял голову — срезать ее. Политик мыслит неправильно, антинародно — сделать так, чтобы больше не мыслил совсем.
А ведь кроме этого есть и личные интересы — ведь столько людей мешают жить! Мешают зарабатывать… Андрей не помнил уже, как и в какой момент стал не солдатом, а наемным убийцей — наверное, с тех пор, как ему начали платить за ликвидации.
В армии все было проще: приказали — убил — выпил — лег спать. Ну и вариации — пожрал, потрахался… Тут же было сложнее — в мирной жизни ликвидатора надо было еще заинтересовать, чтобы работал лучше. И его заинтересовывали.
К сорока годам он обладал круглым счетом в банке, десятью ранениями — восемью легкими и двумя тяжелыми — и грузом воспоминаний.
У него не было ни семьи, ни друзей — он при такой жизни не мог позволить себе завести семью или сблизиться с кем-то настолько, чтобы стать другом. Ведь дружба подразумевает отсутствие лжи, семья — какую-то стационарную точку для проживания, а это приводит к уязвимости и, как следствие, к гибели.
В конце концов за ним накопился такой груз совершенных убийств, что кто-то наверху сказал: «Хватит! Он зажился! Он знает слишком много!» — и его попытались убрать.
О нет! Они научили его слишком многому, чтобы он мог так просто позволить себя грохнуть. Он ушел, уничтожив своих «чистильщиков», вот только и жить как прежде он тоже не мог. Все ждали, что он, любитель хорошего вина, красивых женщин, кинется в бега за границу — благо у него были заграничные паспорта нескольких стран на разные имена, — но Андрей, поразмыслив, поступил по-другому: он ушел в монастырь. Да не в такой монастырь, где рядом были большие города, комфорт и сладкая жизнь, а в настоящий — в тайге, далеко на севере, где монахи действительно думали о Боге, а не притворялись, мечтая во время молитвы о сладкой еде и удовольствиях.
Начал он с самых низов, послушником, а через два года принял постриг. Теперь его звали Андреем. Имя, которое дала ему мать в глухой пензенской деревеньке, осталось в прошлом, имя Андрей пристало к нему так, как будто было всегда связано с его личностью.
