Зина отрицательно затрясла головой. Комната запрыгала перед глазами. Зина с трудом сфокусировала испуганный взгляд на Петрове.
— Ничего не случится с твоими детьми, — сказал он. — Пойдем-ка я тебя уложу.
Он подал Зине руку, и она схватилась за нее как утопающий за канат. Зина хотела извиниться перед Потаповыми, открыла рот, но вместо слов вырвался громкий «ик».
В комнате, которую отвели Зине с детьми, Петров посадил ее на тахту, присел на корточки, стал расшнуровывать ей кроссовки.
— Палик, знаешь, что я думаю? — хихикнула Зина — Нет, я не буду говорить, потому что я пьяная. Ой, как смешно! А здорово мы сегодня покатались?
— Здорово. Давай я сниму с тебя свитер.
— Еще чего! Я сама, — возмутилась Зина.
Она перекрестила руки, взялась за край свитера на талии и потянула вверх. В следующую секунду стала валиться на бок. Петров придержал ее и помог стянуть свитер. Одновременно слезла и футболка.
— Не смотри, — велела Зина, пытаясь вывернуть и надеть футболку.
— Не смотрю, — согласился Петров, наблюдая за ее попытками просунуть голову в рукав.
Он отобрал у нее футболку, разобрался, где зад-перед.
— Я сама! — твердила Зина и мешала ему.
— Конечно, сама, — вторил Петров, натягивая футболку ей на голову. — Ты уже большая девочка. Не маши рукой, давай ее сюда, толкай. Где другая рука? Не ерзай! Большая девочка, а напилась как сапожник.
— Вдрызг! — согласилась Зина, — Но первый раз в жизни. Что дальше? — Глаза у нее закрывались.
— Дальше снимаем с тебя штаны.
— Зачем?
— Я бы тебе ответил, голубушка…
— Зови меня просто — дорогая… А штаны снимать не бум.
— Почему?
— Потому что под ними ни… ни… ничего нет. Все суши… суши… суши — это блюдо японской кухни. Вопрос из кроссворда, хи-хи. Все шушится.
Зина повалилась на подушку.
— Тогда конечно, — буркнул Петров.
Он положил ее ноги на кровать, укрыл пледом.
Зина заснула мгновенно. Петров стоял рядом и смотрел на нее. Вспомнил, как однажды оказался с ней в одной постели, как она прижалась к нему забинтованной грудью. Лучше бы она ее не разбинтовывала, а единственными чувствами Петрова по отношению к этой женщине остались жалость и сострадание. Теперь ему самому впору жаловаться и напрашиваться на сострадание.
Он стал на колени и положил голову на Зинину подушку. Он привык к тому, что, приближаясь к лицу женщины, он вдыхает сладкий и томный аромат духов. От Зины духами не пахло. Винный дух глинтвейна смешивался с лесным — немножко хвои и запах чистого снега.
