Прижимая меня к себе, из-за моего плеча мама строго велела:
— Все на места! Открыли тетради. Самостоятельная работа…
Мама вывела меня из аудитории (практически вынесла), приволокла в чуланчик под лестницей, где хранились ведра и швабры уборщицы. Заставила все рассказать. Сквозь икания, всхлипы, заверения в необходимости умереть, погибнуть, я поведала о своем позоре.
— Это не конец света, — сказала мама.
— Самый концовый конец, — сквозь икания возразила я. — Давай переедем в другой город? Ни за что больше не пойду в школу… Завтра… меня все увидят… скажут… будут смеяться…
— Но ведь действительно смешно получилось. И ты не единственная, с кем подобное произошло. Великий американский президент Рузвельт, заканчивая важную речь, в которой объявлял о вступлении Америки во Вторую мировую войну, на словах «Да здравствует Америка!» выдал такой залп, что репортеры уронили фотоаппараты.
Забегая вперед, скажу, что про Рузвельта мама выдумала, сказала, что с ходу на ум пришло. Ничего подобного с Рузвельтом никогда не случалось, я потом специально выясняла. Но в тот момент, в чулане под лестницей, оскандалившийся президент меня очень поддержал.
Из чулана мама привела меня в учительскую и оставила до конца занятий. А когда шли домой, говорила о том, что единственный способ избавиться от мук мнимого позора — не раздувать его, а еще лучше — выставить на всеобщее обозрение, нарядив в другие одежки. Если я стану клеймить себя, терзаться воспоминаниями, то определенно превращусь в посмешище. Издеваются над теми, кто позволяет унижать себя. В глазах у жертв коллективных насмехательств — постоянное ожидание следующего выпада. Ты, Лида, хочешь, чтобы в твоих глазах навечно застыл страх униженного и оскорбленного существа?
Конечно, я не хотела. И на следующий день путь в школу был для меня жутко трудным. Собрав волю в кулак, вошла в класс, и не успели ребята напомнить мне о скандале, как я весело спросила:
— Здорово я напукала вчера? Не хуже Рузвельта.
Семейное ложе — моя любимая кровать с дорогущим ортопедическим матрасом, прекрасным постельным бельем и невесомым, но теплыми одеялом — казалось, жалила меня со всех сторон. Я ворочалась с боку на бок, перекатывалась по камням, то мерзла, то полыхала огнем.
Пять лет назад, когда мы покупали эту кровать и белье, я сказала Максиму:
— Полжизни проводим в постели. С финансами сейчас напряженно, но все-таки купим самое качественное и дорогое.
— Я бы даже сказал, — согласился Максим, — что в кровати мы проводим лучшие полжизни. Хотя как число пружин в матрасе влияет на качество секса, затрудняюсь определить.
