— Изверг! Майка, ты изверг женского рода. Про мышей мне рассказываешь, когда Максу кажется… Что? Майка?
— Будто ты имеешь отношения с другим мужчиной, — выпалила как под пыткой Майка.
И тут я познала, что такое настоящий страх. Не ночной, гипотетический — вдруг с моим сыном (мамой, мужем) случится ужасное: попадут под машину, будут украдены, ограблены, ранены, их жизнь повиснет на волоске. Воображаемые несчастья, от которых покрываешься холодным потом, не можешь заснуть, утром кажутся досадным приступом больного воображения. Но сейчас страх имел основания и повод.
Будто мне в позвоночник вогнали большущий шприц с замораживающим раствором. Спина заледенела, от нее щупальца потянулись, сковали ноги и руки, перехватили горло. Глаза выдавливало из черепа (лед, как известно, расширяется). И вся я, с перепугу, была как мгновенно замороженная курица.
— Ой, Лидочка! Что с тобой? Глаза твои! Сейчас выкатятся. Не волнуйся! Ведь это неправда? Правда неправда?
— Правда, — с трудом выдавила я.
— У тебя есть любовник? — ахнула Майка.
— Дура! — проскрипела я ледяным горлом. — Правда — неправда.
— Скажи мне по-человечески! Да или нет?
— Нет! Тысячу раз — нет!
— Я так и думала, — обрадовалась Майка. — И Максу говорила.
— Но Макс…
— Убежден в обратном.
— Факты? Какие факты и доказательства он приводил?
— Лида, если ты не виновата, почему так переживаешь? По идее, тебе следовало возмутиться, а ты испугалась. А я Максу обещала…
Что Майка наобещала Максу, значения не имело, а мне срочно требовалось размориться.
— Горячего чаю!
— При чем тут…
— Дай мне горячего чаю, хоть кипятка, немедленно. Иначе остаток жизни проведу в холодильнике.
— Опять ты странно выражаешься.
Но Майка подхватилась, включила чайник, в котором было на донышке. Быстро закипел, подруга налила мне чай. Обхватив чашку двумя руками, я хлебала огненный напиток. Обжигало язык и небо, но я глотала.
— Лида, у тебя руки трясутся, ходуном ходят.
— А ты как думала? — поставила я чашку. — Огорошила, я чуть сознание не потеряла. От тебя муж не уходил…
Тут я вспомнила, что Майку как раз мужья и бросали.
Поправилась:
— Не уходили из-за глупых, надуманных подозрений. Очень тебя прошу! Как не просила никогда в жизни. Передай мне, по возможности точно, слова Макса касательно его подозрений.
— Я бы — с радостью! — прижала Майка руки к груди. — Только слов не было. Сказал, что предполагает. С усмешечкой, ты знаешь.
О! Я как никто знала его усмешки. И то, что Макс не может быть слабым, ищущим сочувствия. Это не игра, не поза, не насилие над собой: мол, я всегда железно крепкий. Макс такой и есть, без ржавчины, без разъеденных комплексами и рефлексией дыр в самолюбии. Он себя любит, точнее — уважает. И вариант: она его за муки полюбила — не про Макса. Свои муки он ликвидирует самостоятельно.
