В полярной ночи | страница 21



— Люди здесь живут — пусть в чумах из оленьих шкур. А нас ждут квартиры — возможно, неблагоустроенные, но все-таки со стенами, полами и крышами. Меня пугает другое. Вы видели разгрузку? Снабжение этого строительства, как видно, организовано из рук вон плохо. Меня смущает… нет, больше — меня бесит мысль, что едем мы, может быть, напрасно и в то самое время, когда стране, фронту нужен каждый человек, каждая пара рук, мы будем сидеть у печурок и сводить мелкие соседские счеты за неимением других дел. Вы понимаете? Что, если всем нам нечего будет делать? Это только предположение. Но одно такое предположение приводит меня в бешенство.

Варя с сочувствием слушала Седюка. Ей казалось, что она понимает характер этого человека: он терзается, думает только об одном, все свои поступки, все дела других людей рассматривает в свете этой одной думы. Она, казалось, слышала его гневные невысказанные слова: «Ну вот, страна твоя в смертельной опасности, а ты? Ты на передовой? Нет, ты скитаешься по эвакуациям, отлеживаешься в теплушках, месяцы мирно спишь на полустанках — те самые месяцы, что, может быть, решают судьбу твоей родины…»

Варе захотелось сказать что-нибудь такое, что могло бы сразу его утешить. Она возразила:

— Но ведь это строительство, куда мы едем, оно очень важное.

— Да, важное, — ответил он с горечью. — В военное время все важно. Привезти дрова из леса на станцию — тоже важное задание. «Все для фронта!» — вы можете прочитать это на каждой стене. Нет, это меня не устраивает. Если тот тип, Зарубин, прав и ничего нет, я не лягу в полярную зимовку.

— А что вы можете сделать? — спросила она тихо.

— Уйду, — сказал он жестко, и снова лицо его стало злым и непреклонным. Он теперь смотрел на Варю грозно и насмешливо, словно она была тем самым человеком, что мешал ему уйти и заняться нужным делом. — И пусть меня не пугают ни партвзысканиями, ни пургой, ни полярной темнотой. Уеду на оленях, на собаках, уйду на лыжах, но бездельничать здесь не буду.

Паровоз снова остановился. Платформы, набегая одна на другую, грохотали буферами. Люди толкались, хватались за борта, чтобы не упасть. Машинист слез с паровоза и шел, всматриваясь в лица. Увидев Седюка, он заторопился к нему.

— Что случилось? — спросил Седюк, наклоняясь через борт.

— Путь провалился, — сокрушенно сказал машинист. — Дорога временная, шили на скорую нитку, рельсы клали не на насыпь, а просто на мерзлоту, а она подтаяла. У нас тут в каждом рейсе то в одном, то в другом месте проваливается. Сделай одолжение, друг, организуй ребят, у меня и лопаты и кирки есть, даже деревянные носилки, — в дороге это постоянно требуется. Если навалимся все разом, минут за пятнадцать восстановим.