В гражданскую, на фронте, Тихон вступил в партию большевиков и теперь возглавлял в Унде партийную ячейку, которая состояла из трех человек. Отношение односельчан к Тихону было разное: богачи откровенно косились на него, большинство же рыбаков видело в нем человека, тертого жизнью, и уважало его за бескорыстие.
Поздоровались, пошли рядом. Панькин первый затеял разговор:
— Ну как, Дорофей, думал насчет кооператива?
— Думал, — скупо отозвался кормщик.
— И что надумал?
— А и не знаю что. Погляжу, как народ. А ты?
— Тоже думал. Даже бессонница ко мне привязалась.
— Во как!
— Не мужицкое дело — бессонница, но пришлось покряхтеть, поворочаться с боку на бок. И думал я больше не о себе. Мое дело — решенное. О рыбаках думал. Худо они теперь живут. Больше половины села бедствует. Может, в кооперативе-то и есть спасение наше?
Панькин помолчал, испытующе поглядел на Дорофея.
— А тебе жаль с Вавилой расставаться? Скажи правду.
— Ну, жаль не жаль, а привык. Привычка много значит. Я ведь не против новой жизни, но, по правде сказать, ежели уйду от Вавилы, вроде как изменю ему. Разве не так?
Панькин поправил козырек мичманки;
— Понимаю тебя. Все, брат, понимаю. Но скажи честно: много ты нажил капиталов, плавая с ним? Набил добром сундуки? Завел парусник? Есть ли на чердаке у тебя хоть пара добрых рюж?[12]
— Сундуки!.. — отозвался Дорофей. — Есть один сундук. А в нем женкино приданое, старые сарафаны да исподние рубахи. Чердак пуст, шхуны не имею. Карбас на берегу и тот травой пророс в пазах. Старье…
— Ну вот! — оживился Панькин. — Стало быть, ты целиком зависим от Ряхина. А ну как не возьмет он тебя плавать? Тогда что? Зубы на полку?
Дорофей улыбнулся в ответ, пройдясь рукой по усам:
— А ты, Тихон, свою партейную линию гнешь! Силен.
Тихон тоже улыбнулся, но промолчал.
Давно не было в Унде таких больших, представительных собраний. Небольшое помещение Совета битком набито людьми. За столом с кумачовой скатертью — уполномоченный Архсоюза Григорьев, Тихон Панькин да предсельсовета. От рыбаков в президиум избрали Дорофея и дедку Иеронима.
Григорьев — худощавый мужчина со строгим лицом с черными пороховыми отметинами, уже знаком рыбакам, ходившим в Архангельск на шхуне. Это он принимал у Ряхина остатки товара для кожевенного завода. Вавила, увидев его, поспешил незаметно убраться с переднего ряда на задний.
Дорофей немало удивился тому, что его посадили за красный стол. Он догадывался, что тут не обошлось без рекомендации Панькина. Кормщик чувствовал себя неловко под любопытными и чуть насмешливыми взглядами односельчан.
