Он должен был пройти по деревне. Перед полуночной мессой мы высыпали на наружный подоконник щепотку соли для Его осла, зная, что по возвращении найдем вместо нее конфеты и игрушки, оставленные божественным Младенцем. Матери и сестры тащили нас в ночную тьму. Мы покорно шли за ними, борясь с одуряющей сонливостью.
И Он приходил!
И Он приходил к нам — столько раз. Придет ли Он снова?
Я представляла себе Его нежные ручки, какие всегда бывают у младенцев, ручки, не умеющие брать и тотчас роняющие все, что им дают. И округлое тельце, которое Мария бережно обхватывает пальцами, и задранные, брыкающиеся ножки, те самые, что проходят по небу прежде, чем ступить на землю.
Как же Он слаб, хотя Он и Бог! Как беззащитен перед людьми! Они поклоняются Ему — и тут же, не задумываясь, распинают Его на кресте!
Он даровал людям слишком много силы и слишком много жизни. И этот избыток жизни они превратили в Смерть, смерть тела и смерть души.
Снег покрыл все. Лег на крыши толстыми перинами, свесив пухлые края над нашими головами. Но жизнь отказывалась хоронить себя под этим белым покровом. Из конюшен вырывалось облачками пара теплое дыхание животных, доносился звон их бубенцов. Узкий ручей, бежавший вдоль горных склонов и едва заметный летом, превратился в широченный поток с мощным, хотя и подледным течением, не имевшим ничего общего с прежней, хилой струйкой. Хватило нескольких брызг и немного воды, выбившейся на поверхность, чтобы над ним выросла эта ледяная корка, эти скользкие выпуклости, на которых никак невозможно было устоять. Внизу, под толщей льда, бурлила вода; ее судорожные толчки напоминали взволнованное сердцебиение. Чуть дальше она вырывалась из своей тюрьмы — черная, неудержимая, с глухим, пугающим рокотом, от которого мы за долгую летнюю тишину успевали отвыкнуть.
Вот такой же была страсть Реми и Теоды — немой и подспудной. Ее биение едва угадывалось под их внешним бесстрастием, потом внезапно она разражалась бурей на глазах у всех. Встречаясь на улице, они бросались друг к другу так, словно спешили поделиться важнейшим, но никогда не высказываемым сообщением; затем проходили мимо, даже не обменявшись взглядом. Сидя среди нас в общей комнате, они как будто не видели, не слышали друг друга; неожиданно один из них вставал и шел к другому, забыв о нашем присутствии, и лишь в последний миг, опомнившись, поворачивал назад.
Мы получили новое письмо от Леонара, отправленное из Ханоя.
