В конце концов меня покинуло и собственное тело. Осталась только голова, огромная голова, распухшая от резких толчков, гулких отголосков, головокружительных падений. Это был брюшной тиф. Из страха заразы меня изолировали, вместе с матерью, в нашей комнате в Зьюке. На протяжении трех недель я не сознавала, где я, что меня окружает. Мрак сомкнулся надо мной, и я сочла себя мертвой. Я колыхалась в убаюкивающих волнах полубеспамятства, прерываемого только грубыми, а позже все более приятными касаниями холодных простынь, в которые мать кутала меня, предварительно намочив их в ведре воды.
Но однажды мрак рассеялся. Все встало на свои места. Я наслаждалась ощущением неподвижности, долгожданным отдыхом в средоточии тишины, как вдруг до моего слуха донеслись голоса. Сперва я слышала только звуки слов, затем, мало-помалу, начала понимать их смысл. Кто-то говорил:
— …Может, ты ошибаешься (тут я узнала голос тетушки Агаты), она не так уж плоха.
— Ой, нет, очень плоха…
Видимо, речь шла обо мне. Я захотела крикнуть: «Неправда, мне сегодня лучше! Разве вы не видите, что я уже здорова!» Но я смолчала.
— У тебя столько других…
Я услышала сдавленное «да» и поняла, что мать горько плачет. Но вместо того, чтобы умилиться, испытала гневное возмущение против нее. Никогда еще я не видела ее такой. Она всегда была сильной и бесстрашной, а теперь я вдруг обнаружила слабую женщину… Она меня разочаровала.
«Вы ошиблись! Разве вы не видите, что я выздоровела?» — хотелось мне объявить им. Сегодня я чувствовала незнакомое блаженство. Все тело, вместе с болью, куда-то исчезло. Вместо него возникло ощущение легкости, невесомости, возвратившей мне ясность рассудка.
Кто-то подошел к моей постели. Это была тетя Агата. Я притворилась спящей.
— Посмотри на нее… в этих пеленах она похожа на младенца Иисуса… — произнес голос с другого конца комнаты.
Голос не был похож на прежний. Я дивилась ему. Неужто это говорит моя мать? Голос продолжал:
— …Уж как она боялась ходить одна по дорогам, а я-то ее посылала аж в Шерлонь…
И верно. Всю дорогу меня мучил страх встречи с мальчишками из той деревни. Они были вредные, загораживали девчонкам дорогу, доводя до слез, и даже швыряли в нас камни. А еще перебрасывались странными словами и хихикали. Слава Богу, сейчас я была так далеко от них!
— …А цветы в горшках, что она развесила по галерее… Сидони забыла полить их. И все засохли.
«Ничего страшного, — ответила я мысленно, — какое мне теперь дело до всяких цветочков!»
