Тоненький серебряный обруч действительно украшал головы королей. По одним данным он даже принадлежал повелителю призраков, по другим - повелителю вампиров. В те темные времена обладатель этого артефакта был окутан ореолом таинственности и хроники противоречат друг другу. Никогда не доверяйте хроникам, в них часто истина принесена в жертву красочному вымыслу. Теперь же венец служит магам. Тот, кто им владеет, может увидеть мир мертвых и мир демонов. При желании, если ему наплевать на собственное здоровье и продолжительность жизни, он может перемещаться по всем трем мирам. Ему открывается малоизведанное пространство междумирья, населенное странными существами. Там наша реальность соприкасается с другими и стоя на этой зыбкой границе можно увидеть много интересного, недоступного человеческом глазу. Венец Сумерек уникален, уничтожить его невозможно, а избавиться от него не легче, чем уничтожить.
Наступив на горло мучительным колебаниям, я решительно открыл шкаф, взял тонкий холодный обруч и положил его в бездонное нутро сумки. Будь что будет...
Так как рассказ императора о предстоящем задании был полон тумана, я принялся обходить кабинет, методично сметая в сумку все, что попадалось под руку. Когда я закончил, в результате моих действий образовалось даже какое-то подобие порядка. Если бы домовой еще исписанные, смятые бумаги куда-нибудь убрал, собрал в одно место обереги, вывел свежее чернильное пятно с обивки дивана - это место вовсе перестало бы быть похожим на кабинет практикующего мага.
- Домовой! - громко позвал я. - Где ты?
- Сижу и любуюсь на то, как ты работаешь, - донеслось до меня из правого верхнего угла. - Я могу делать это вечно.
- Спасибо за откровенность. Всегда подозревал, что ты не самый трудолюбивый из своих собратьев. Я должен уехать. Мелл и Весельчак тоже. Ты остаешься здесь один и будешь присматривать за домом до нашего возвращения. Сову я тебя кормить не заставляю, но вот окно в гостиной должно быть открыто. Тогда она сама будет вылетать и добывать себе пропитание.
Ответом мне было возмущенное молчание. Конечно, наш домовой не любил бывать один.
- А кто мне молока нальет? - обвиняющим тоном спросил он. - Не будет ни молока, ни ложечки сахара...
Он специально перебрался на освещенный солнцем подоконник, чтобы я мог видеть его обиженное лицо.
- Тебя послушать, так ты только и делаешь, что пьешь молоко с сахаром.
- Не пью и это целиком твоя вина, жестокий человек, - с укором сказал домовой, качая короткими упитанными ножками.
