Вот что рассказывает знакомая преподавательница французского языка, гостившая в Париже:
«Моя хозяйка сообщает: сегодня муниципальные работники объявили забастовку. Электричества не будет. Так что же, спрашиваю, и обед приготовить будет не на чём? Ну что вы, ужасается хозяйка. Конечно, к полудню свет дадут, нельзя же весь город оставить без обеда!..»
Нет, не подумайте, что все забастовки во Франции — такие, но представить себе что-либо подобное в России невозможно.
А вот уж если нас заведут…
Россия — флегматик. Представьте себе мужа — флегматика, а жену — холерика. Вот жена кричит на него, ругает, поносит последними словами, а он сидит и думает: а стоит ли сердиться?.. Ага, вот она уже перестала, а я ещё не начал сердиться…
Но стоит помнить: во флегматике, как стронций в костях, накапливается сопротивление. Все знают: пока в атомной бомбе не накопилась критическая масса, бомба относительно безопасна. Но когда порог хотя бы на капельку выше нормы, то остановить взрыв уже невозможно.
Вот и муж. В один прекрасный день, когда жена сделает ему очередное, не такое уж и резкое замечание, он вдруг встанет, выйдет из дома и не вернётся никогда. Жена будет бежать за ним и кричать что-нибудь вроде «Вернись, вернись, я всё прощу!», а он, может, и рад бы вернуться, но не может: что-то внутри у него щёлкнуло, и началась цепная реакция.
Россию можно долго-долго изводить, вытягивая из неё деньги и ресурсы, при этом, не стесняясь, поносить её, — и всё это мы терпим, терпим, терпим, пока наконец медведь не рявкнет и не начнёт крушить всё подряд, не разбирая, кто прав, кто виноват. Вспомните, как взбунтовавшаяся Чечня долго-долго задиралась, грозила сбивать российские самолёты над её территорией, а в Чечню шли и шли эшелоны с продовольствием, оборудованием, техникой, и всё это бунтовщики с удовольствием принимали и не думали платить. Но когда терпение кончилось, началось такое, что не приведи Господь. Белорусского батьку мы пока ещё покорно терпим, но, кажется, уже прозвучал первый тревожный звонок…
Удивительно ли, что лондонские редакторы одной моей книги, где я описывал русское терпение, очень долго не могли подобрать к этому слову английское соответствие. Patience? Нет, не то. Tolerance? Опять не подходит. Кончилось тем, что в англоязычном тексте появилось слово terpenie… В очередном издании вместо terpenie появилось длинное сочетание predisposition to patience, как бы «предрасположенность к терпению». Что ж, похоже.
