Данилыча не было. Силай не знал, как поступить и что сказать оторопевшим женщинам.
— Не понимаю… — произнесла Нина.
— Не беспокойтесь, мы все сейчас узнаем.
— Неужели…
— Нет-нет. Тут какое-то недоразумение. Я уверен. Уверен…
В корзине спустился Данилыч. Принес графин с гранатовым соком, фрукты, печенье. Увидев мертвого попугая, выпрямился, выпучил глаза.
— Мики? Что с ним?
— Принеси мне кота Тишку.
Данилыч поехал наверх и через несколько минут принес огромного кота с длинной шерстью кирпичного цвета. Силай стал поить его соком из других фужеров. Кот охотно лакал из блюдца, ему подливали из одного фужера, другого. Он вылизывал сок до дна, поднимал морду и смотрел на хозяина.
Силай понял, что яд был насыпан только в его бокал. Об этом же думали Нина с Анной. И с тревогой смотрели на Силая: как-то он выдержит этот внезапный стресс? Нина взяла его за руку, тихо проговорила:
— Не волнуйтесь. Тут несомненно какое-то недоразумение, оно выяснится.
— Да-да, недоразумение. Может быть. Дай-то Бог!
Данилыч стоял за спиной Силая и с ужасом продолжал смотреть на попугая. Силай, подавая ему свой бокал, сказал:
— Попробуй! Ты, кажется, забыл положить сахар. Данилыч спокойно принял фужер, поднес его к губам.
И в этот момент Силай выбил у него из руки сосуд.
— Сок отравлен, — сказал он.
— Отравлен? Не может этого быть! Я сам открывал банку, приготовлял для вас специально, — у меня там графин. Могу принести.
— Ты этот графин поставь ко мне в сейф. Но никому не говори. Не надо шума… Простите великодушно, мы вас напугали, — обратился он к Анне и Нине. — Пожалуйста, пока ничего не ешьте и не пейте. По крайней мере до обеда.
Силай энергично поднялся, прошел в лифт и поехал наверх. Нина смотрела на него с удивлением и радостью: ей нравилось видеть его бодрым.
Инцидент с гибелью Мики их напугал, но ненадолго. Проводив взглядом удалявшийся лифт, они улыбнулись друг другу. Нина подала руку Анне, сказала:
— Мы родились в рубашке. Пойдем загорать. Ты посмотри, какой чудный занимается день!
Силай Михайлович один, без сопровождения Нины, поднялся на второй этаж и коридором, которым ходил только он, проследовал в кабинет, — самое любимое и надежное место своего обитания. Здесь были книги, вещи, фотографии и некоторая мебель, вывезенная из Москвы и хранившая память о молодых годах, о первой жене, любовь к которой не угасла и теперь, на склоне лет. Она рано ушла из жизни, погибла в автомобильной катастрофе, не успев родить ему сына или дочь. Вторая жена родила Бориса и ввела в мир, где все было пронизано политикой и как в печке выпекались важные государственные чины, создавались институты, бюро, главки и отделы и во главе их ставились свои люди. По молодости он думал, что это и есть государственная кухня и друзья Розалии — те самые важные, умные, посвященные лица, которым и доверено назначать руководителей. Но очень скоро понял, что у них есть один общий признак — национальный, на основе которого они сбиваются в стаю, создают кусачий мошкариный клубок, и как насекомые вьются возле света или излучающего тепло тела, так и они, его новые знакомцы, скапливаются и гудят, галдят, не очень зло и не смертельно волтузят друг друга, выбивая кусок пожирнее, впрыгивая в кресло помягче и поудобнее. Ему сказали:
