— Да. Да. Сначала умирают лучшие — как это верно! — Турецкий вынужден был согласиться. — И лучшие всегда все молодыми!
— Конечно. И наоборот: вся дрянь нужна им тут; она живуча, дрянь, они убийцам всем, подонкам помогают! Вот Гитлер — как его использовали! Он ведь родился тихим мальчиком. Серяк. Кто его поднял? Обстоятельства? Сто, тысяча странных совпадений? Ведь это не случайность. Стать фюрером — не телевизор выиграть по лотерее. Его ведь «форзи» подняли в рейхстаг! Причем законным путем, забавно, верно?
— Это слишком!
— Отец сказал так. А Сталин? Вспомните! Подмять одну шестую суши! Десятки миллионов душ сгубить!
— Марина, хватит! Я против этого. Не надо обобщать. Не так все просто. Бывает, и хорошие живут, бывает — и плохие умирают! Успокойся. Они во всех вселяться могут?
— Нет. Вообще не могут. Только если пустишь. Вы хотели поговорить с отцом, и я решила вот — впустить его в себя, жалея вас, в щадящем вас режиме. Я сразу, помните же, вас предупредила: он здесь, но он невидим.
— Они умеют читать мысли?
— Да. Но не особо. У вас не прочитают.
— Почему?
— Вы сильный человек. Я чувствовала, как отец во мне напрягся. Обессилел. И — в окно.
— Вот хорошо.
— Да это плохо, плохо!
— Почему?
— Да потому что ты хороший. Сильный и хороший. Я сразу поняла. Ты чем-то мне отца напоминаешь!
— Марина, ну… Марина!
Она заплакала, обняв его:
— Не отдам! Не отдам! Не отдам!
Утром яркое солнце ослепительно осветило кремовые занавески спальни, и они заискрились, как киноэкран от луча не заряженного пленкой проектора.
Марина потянулась, зевнула, просыпаясь, и, улыбаясь, повернулась в постели лицом к Александру Борисовичу Турецкому, следователю по особо важным делам.
Он лежал на спине неподвижно с открытыми, остекленевшими глазами.
Глаза смотрели вверх и вдаль — сквозь потолок.
— Саша! — закричала Марина в ужасе.
Он тут же пришел в себя:
— Прости, задумался.
— Боже, как ты меня напугал!
— Я не нарочно, правда.
Он повернулся к ней, привлек ее к себе.
— О чем ты так? — в глазах ее еще заметен был тихий ужас.
— Собаки их чуют? Ты понимаешь, о ком я?
— Нет. Не чуют.
— А почему?
Марина пожала плечами.
— Сейчас во мне нет отца, он бы сразу ответил.
— Мне кажется, довольно прятаться за папочкиной спиной. Мы уже взрослые мальчики-девочки. Сама-то как считаешь?
— Собака — Божья тварь. Но без души.
— Неубедительно. Ведь это всего лишь христианская трактовка.
— Да. Но у индейцев Канады есть даже присказка на сей счет: «собаки це чуют банши». Банши — это недобрые духи у них.
