В комнаты она не пошла, так и осталась на кухне, не зная, что ей теперь делать и чем руки занять. Но тут в кухне появился старший оперативной группы в погонах майора. Он попросил Полину Петровну присесть и спокойно, ничего не пропуская, рассказать обо всем по порядку. Хотя особо ей и вспоминать-то было нечего, однако, пока она рассказывала, а он все записывал, прошло, наверное, не меньше часа. Полина Петровна вдруг вскочила — и чего это она засиделась! Обед же надо!.. И вспомнила, что теперь уже никакого обеда никому готовить не нужно, и заревела белугой, в голос — слишком, видать, долго крепилась, боялась слез.
Милицейский начальник постарался ее понять и стал успокаивать, а когда она успокоилась и перестала реветь, спросил, есть ли у него родственники, и если есть, то где живут, как с ними связаться…
Господи! Совсем ведь забыла! Вот что значит голова-то старая!.. Ларке ж надо сообщить немедленно или мужу ее Вадиму. Начальник все записал на листке бумаги и сказал, что сейчас позвонит сам. Но вскоре вернулся на кухню и сказал, что домашний телефон не отвечает. Нет ли других? Где Вадим работает, где Лариса Георгиевна? Но она-то откуда знать могла? Особых бесед с хозяином вести не доводилось, ее дело простое; а как там они живут, на что, не ее дело.
Тогда он попросил ее пройти вместе с ним по комнатам и сказать, что, по ее мнению, могло пропасть из дома после того, как она прибиралась тут в последний раз. Кстати, когда это было? — поинтересовался начальник. Ах, в среду, позавчера, значит? И с тех пор она в квартиру не заходила? А муж ее, который эти все замки делал, тоже не заходил? А откуда это известно? Кстати, где он сейчас?
— Да спит он, — рассердилась почему-то Полина Петровна. Вот и доигрался муженек, теперь его затаскают, уж будьте уверены! Белый день на дворе, а он глаза-то свои бесстыжие залил с утра пораньше и дрыхнет, ни стыда ни совести…
Милиционер оказался быстрым, враз одного из своих за Егором отправил. А тем временем приехали санитары и внесли в квартиру носилки. Старший тут же позвал ее в кабинет хозяина, где возле тела покойного стояли носилки.
— Помогите им, — сказал начальник Полине Петровне. — Его раздеть надо. И одежду тоже отправить на экспертизу.
Совсем, видать, дурной был этот милиционер. Кто ж пожилой женщине, которая и так-то еле сдерживается, чтобы снова не зареветь, предлагает подобное! Однако привычка подчиняться всю жизнь взяла свое, и домработница, стараясь не смотреть на щуплое желто-серое тело, покрытое пятнами и дурно уже пахнущее, с трудом стянула со старика халат, затем нижнее белье, которое санитары попросту предложили ей разрезать ножницами. Дождавшись, когда тело оголилось, они дружно взяли старика за плечи и под коленки и, уложив на носилки, закрыли сверху простыней. Так и уехал хозяин в свой последний путь, провожаемый лишь слезами многолетней своей домработницы.
