На оборотной стороне листов были приклеены ярлычки с немецким текстом и карандашом Кости сделаны нечеткие надписи, которые и в самом деле вызывали оторопь: «Микель Анджело», «Рембрандт или его ученик», «Лука Кранах», «Рубенс», «Тициан»… Рисунки были поистине бесценными. Но каким образом оказались они у Грачева? Видимо, сумел утаить от вездесущих любителей музейной старины. Вот почему и засуетились «околыши». Наверняка от кого-то им стало известно об этой находке. Мог и Костя кому-нибудь сказать, а там пошло… Особисты, разумеется, знали цену этим рисункам и ради них готовы были на любой шаг, вплоть до… До чего? Неужели и Титаренко тоже стал их жертвой?! Иначе зачем же тогда приезжал этот наглый капитан…
Война, конечно, штука безжалостная, но чтоб из-за каких-то картинок убивать своих… Но потом вспомнил Никифоров, что убирали людей и за меньшее — за невольно оброненное не то слово, за строптивый характер. А тут — старые мастера, каждый автограф которых — бесценен.
На самом дне папки лежала записка, написанная карандашом:
«Эти рисунки найдены мною, художником Конст. Грачевым, в подвале полностью разрушенного дома в гор. Дрездене в мае 1945 г. Вероятно, они принадлежали частному владельцу, каким-то образом связанному с Дрезденской галереей, установить личность которого мне не удалось. Поскольку рисунки имеют высокую художественную ценность, я не счел возможным передать находку представителям военной администрации, потому что все переданное мною прежде бесследно исчезло и на мои вопросы я вразумительного ответа не получил ни от кого. Рассчитываю данные рисунки передать лично в один из наших музеев.
Конст. Грачев. Май 45-го, Дрезден».
И ниже — тоже карандашная приписка:
«Иван, у меня к тебе убедительная просьба: что бы ни случилось со мной, сохрани. Костя».
Вот теперь окончательно дошло до Никифорова, что Костины опасения были далеко не беспочвенны. Вероятно, его уже дергали «околыши», а чем это окончилось — известно. Теперь взялись, значит, и за знакомых.
И тогда капитан Никифоров сделал так, чтобы ни одна живая душа не смогла узнать, где спрятаны рисунки. А возможностей у коменданта маленького немецкого городка в этом смысле было немало. Недаром же капитан добрую половину войны прослужил в разведроте.
Москва. 1995 г.
Пятница, 14 июля, полдень
Полина Петровна вышла из лифта на четвертом этаже, опустила тяжеленную сумку возле дверей на вытертый коврик и позвонила. Подождала и снова нажала кнопку звонка. Но за дверью было тихо, и, похоже, никто ей открывать не собирался. Поворчав, что вечно у старика свои причуды, и чем дольше он живет на свете, тем их больше, и это никогда не кончится, она полезла на самое дно большой хозяйственной сумки, где лежали ее ключи, которыми она в последнее время и не пользовалась. Старик практически не выходил из дома, все возился со своими картинами, снимал их со стен, что-то делал с ними и снова вешал, но уже в другом порядке. Словом, чудил.
