— Не исключено и это… — Федоров, полузакрыв глаза, наблюдал за лицом Меркурия (конечно, с немалой натяжкой можно было назвать лицом эту гримасничающую маску), как бы стараясь перевести непонятные сокращения мускулов на привычный язык человеческой мимики. — Что помешает мне доложить на Терре?
— Обстоятельства, коллега. Какие-нибудь непредвиденные случайности. В полете. Или даже здесь. Вы ведь не утерпите, не высидите в четырех стенах — особенно если узнаете, что где-то предстоит нечто интересное. Вы выйдете…
— И на меня упадет кирпич?
— Ну, к чему же… Вас могут просто сожрать.
— Как и всех вас?
— Как всех нас. Если только мы не уйдем отсюда вовремя.
— Да кто же осмелится, в конце концов?
— Опять вы играете в дурачки. Хотя сами отлично видели, как это происходит в самом центре столицы.
— А, вы насчет иллюзии?
— Вот именно. И не скажу ничего другого. Ибо в Кодексе сказано: экха — миф! И слова эти не допускают никакого иного толкования. Миф — значит, экха не существует!
— И тем не менее, экхи благоденствуют? Не так ли?
— Это старая история. Очень, очень старая. Послушайте… Некогда экхи обитали в глубине непроходимых лесов. Было их ничтожно мало. Но и тогда уже они отличались крайней агрессивностью. Однако, на людей нападали от случая к случаю, в основном охотились на лесную живность. Жившие в лесах народы — а их было немало, потому что было много лесов — стали поклоняться экхам. Обожествлять их. Потому что экхи были жестоки, беспощадны и, следовательно, достойны поклонения.
— Это в натуре человеческой.
— Другие формы идолопоклонства удалось уничтожить сравнительно быстро. Идолов разбивали или сжигали, живых — ликвидировали. А вот с экхами покончить никак не удавалось. Было их немного, обитали они в глухих чащобах, охотились по ночам, мало кто видел их воочию — и мог потом рассказать об этом. И вот очередной император объявил, что экхи на самом деле не существует, что она — миф, предрассудок, вымысел, плод необразованности…
— Начинаю понимать.
— Потом, когда император этот стал богом, слова его вошли в Кодекс. Экхи не существует. А Кодекс не ошибается.
— И никто даже не усомнился?
— Хотел бы я посмотреть, как вы стали бы сомневаться! Ибо в Кодексе сказано: «Начало сомнения есть само сомнение, сомнение в малом есть сомнение в великом, ибо великое слагается из малого. Сомнение в великом есть сомнение в вере. Сомнение в вере есть смерть. Живет, кто верит». Захотите ли сомневаться? И еще в Кодексе сказано: «Есть то, что должно быть. Чего не должно быть, того нет». Понимаете? Кодекс не приземлен, он — не статистика, и исходит не из того, что есть и чего нет, но из того, что должно и чего не должно быть. Разве это не свидетельство его божественности?
