Глава 20
История Оловянного солдатика на новый лад
В Дом без номера снова заглянул Бродяга, и опять вокруг него сгрудилась вся детвора. И не только. Заглянули молчаливая Полина и задумчивый Мишка, а в углу устроились Прядильщица и Хлоя.
Я уже давно заметил, что свои сказки Бродяга рассказывает не просто так. В его историях каждый может услышать отголосок собственной жизни, а иногда – найти ответ на какой-то очень важный вопрос. Может, таковы все сказки, но Бродяга ухитряется рассказывать их вовремя, что, согласитесь, не каждому дано.
В последнее время во многих его историях упоминаются музыка, музыканты или актеры. И дороги… Как нарочно! Конечно, он очень многое обо мне знает. И может быть, какая-то часть его сказок адресована лично мне… Да, я скучаю по… музыке. Да, меня тоже ждут где-то там, далеко. Но я же не могу просто так оставить Дом и его обитателей! Не могу.
Бродяга хитро взглянул на меня – ну, точно! – и начал…
Они вместе уже несколько десятков лет. Правда, когда они только встретились, их звали по-другому. И выглядели они тоже по-другому.
Она в то время носила пошлые эстрадные платья с дурацкими блестками и танцевала в кабаре.
А он был солдатом. Только вернулся из армии, и друзья посоветовали ему сходить развлечься.
Под Рождество, когда одиночество особенно сильно давило на сердце, он выбрал относительно недорогое заведение, где играла веселая музыка, и вошел. Как раз начинался ее номер.
Она изображала балерину, танцующую у озера под неуместно веселую песенку. Ужасный номер – пародия на «Лебединое озеро».
Он не видел ни короткого платья, ни пудры, которая толстым слоем покрывала ее лицо и плечи – пот начинал течь уже через несколько минут, проведенных на сцене (софиты жарили невыносимо).
Он видел ее усталые глаза, натянутую улыбку и танец. Танец, который она вела, несмотря ни на что.
Их роман был обречен с самого начала: хозяин кабаре тоже любил ее. Точнее, не любил – желал, как самую неприступную из всех «птичек». Она всегда ускользала из его рук в самый последний момент. Ускользала к своему стойкому солдату.
Они гуляли по улицам, покупали жареные каштаны, и он дул на каждый, чтобы его – его! – балерина не обожглась.
Он обожал ее молча, когда она танцевала.
Он обожал ее молча, когда по утрам, в маленькой квартирке, она готовила завтрак.
Он обожал ее молча по ночам, когда вся она принадлежала только ему, а не тем, кто бывал вечерами в кабаре.
Он всё делал молча, потому что был немым от рождения. А она говорила, что в этом есть особый шик: сразу видно – мужчина не разменивается на слова, просто делает, и всё.