Раньше, чем Казимир успел исполнить приказание отца, двери раскрылись, и в них показалась странная фигура.
Это был сгорбленный старик с длинной до пояса седой бородой, с лысой головой, с множеством рубцов на лоснящемся черепе. Одетый в платье прислужника францискианского ордена, дряхлый, бессильный старик не мог двигаться без посторонней помощи... Его держали под руки двое бедно одетых подростков. Его лицо с беспокойными глазами выражало и беспокойство, и радость... Руки у него были сложены, как будто он приближался к алтарю.
- Король мой! Пан мой! - кричал он дрожащим голосом, - пустите меня к нему... Я хочу проститься с моим паном!
С уст Локтя сорвалось:
- Ярош! Ярош! Пойди сюда! Ко мне, мой старик!
Услышав зов, слуга, дрожа от радости, дотащился до ложа короля и с плачем, припав к его ногам, начал их целовать.
- Король мой! Пан мой! А меня не хотели пустить к моему отцу, жаловался старик. - Ведь мы детьми вместе бегали, я с ним участвовал в боях, сопровождал его во всех скитаниях, был с ним и в Риме, и в пещерах, попали мы вместе в неволю и все невзгоды делили друг с другом.
Глаза короля дрожали, а руки его бессильно шевелились под одеялом.
- Ты уходишь, - с плачем говорил Ярош, опустившись на колени у постели короля, - возьми же и меня с собою, жизнь мне уже в тягость. Я покаялся в своих грехах, глаза мои потускнели, руки мои стали бессильными... Возьми меня с собою, как брал меня когда-то...
Все прибежали из соседней комнаты, и ксендз Вацлав хотел оторвать старика от ложа, но король сделал знак, и Ярош остался у его ног.
- Если тебя, пан мой, Господь призывает к себе, то будь милосерден и возьми меня с собою. Я бы лег у ног твоих, как лежал когда-то в лесах, когда мы были одни, бедные, голодные и преследуемые.
Лицо короля оживилось при этих воспоминаниях; он ничего не говорил, но был очень растроган. Ярош, едва отдохнув, продолжал:
- Король мой! Пан мой! А меня не хотели к нему пустить. Между тем, я должен был быть тут в момент его смерти, потому что при жизни был ему верным товарищем.
Всхлипывания прервали его слова.
- Мы не испугаемся смерти, мы часто ее видели, - говорил он спокойнее. - Пора отдохнуть.
Ярош замолчал, а король начал звать:
- Отец Гелиаш! Гелиаш...
Монах, все время ожидавший, что король его позовет, поспешил к ложу с крестом в руках.
Казимир чуточку отодвинулся, Ярош тихо молился. Среди тишины раздалась торжественная молитва капеллана, послышались последние слова, которыми напутствуют душу, уходящую в лучший мир.
