Сдавать экзамен в ГИБДД мы отправились всей группой. Я к тому времени сильно сдружился с Жанной Васильевой, и потому мы держались вместе. Собственно как и все. Шли группами, растянувшимися в шеренгу. Как каторжане при проклятом царском режиме. А дорога оказалась далёкой. От станции метро Речной Вокзал мы тряслись на автобусе, после чего пёрли пешкарусом мимо каких-то подворотен и помоек в звенящую снежную даль. Было часа три дня. Тёмный зимний день. Пасмурно. Тревожно. Угрюмо. Мы шли, повинуясь движимой нами великой цели. И всех нас грело ощущение избранности, ответственности момента и внутренняя убеждённость, что только мы можем… м-м-м… премного извиняюсь, это я перечитал в детстве героической советской литературы. Ну там цикл «Подвиг», если помните и всё такое. Словом, это уже очковтирательство какое-то. В общем, мы преодолели все преграды и оказались в ГИБДД. Долго нас там не мурыжили, рассадили как сорняки за убитые компьютеры, загрузили карточки и айда. Я пошёл среди первых — вместе с Жанной, и кажется, первый же и отстрелялся. Не сделал ни одной ошибки. И лишь выйдя оттуда, впервые ощутил чувство уверенности за всё время обучения. Теперь я знал: права мне дадут. А потому успокоился. Однако ждать пока сдадут все, пришлось долго. Большая часть из наших сидела, подолгу обдумывая каждый ответ. У кого-то было по одной ошибке. И только у Гены Николаева уже было две. Он пошёл среди последних.
— Завалится хохол, — сообщил мне, выйдя из кабинета, Володька Фролов. Он сдал, как и я без единой ошибки. И теперь стоял рядом, наблюдая, как сдают экзамен остальные. — Уж очень он долго думает над каждым ответом.
— Ну думать не вредно, — отозвался я.
— Там чем дольше думаешь, тем больше путаешься, — пояснил свою мысль мой собеседник. — Карточки-то придуманы идиотами.
Однако сдал и Николаев. Он вышел оттуда самый последний, раскрасневшийся, но счастливый.
— Да ерунда это всё! — воскликнул он. — Я бы и одной ошибки не сделал. Просто не туда нажал.
— Ну давай попросим мента загрузить тебе ещё двадцать вопросов если так, — предложил ему Фролов, питавший к Геннадию личную и стойкую неприязнь. — Я думаю, они будут не против.
Эта мысль не слишком пришлась по душе Николаеву, и он угрюмо замолк.
Обратно мы возвращались кто как. Мы с Жанной отбыли вместе, поскольку жили в одном районе, и ехать нам было удобнее через метро Войковская. Остальные также разбежались кто куда. Из того дня я ещё запомнил как мы ехали с Жанной в набитом до отказа автобусе прижимаясь друг к другу и рассматривая оледеневшие тёмные улицы с ярким светом фонарей и окон домов. Прошло уже много лет, а я до сих пор помню лицо моей тогдашней спутницы. И то, с каким доверием она прижималась ко мне, глядя на меня по своему обыкновению спокойно и доброжелательно. До сих пор не могу понять, отчего тогда у нас с ней не сложилось? Какой-то дурацкий муж… какие-то полунамёки, и тут же полуостановки с её стороны. Бред какой-то. Вернее — молодость. Сейчас бы я разобрался со всем этим на раз. Но не было бы тогда ни «Горького осадка» и скорее всего и этой книги. Хотя это и не большая потеря. Но оставим лирику.
