филином. Недовольно принюхиваясь к резкому запаху скипидара, медик внимательно обследовал больного и констатировал:
– Крупозное воспаление легких. Рекомендую постельный режим. И три раза на день пенициллин. Без него не обойтись.
Фельдшер выписал рецепт, размотал Никанорову ладонь и, поморщившись, с язвительной улыбкой, добавил:
– А рана на руке неглубокая. Жизни пациента ничего не угрожает. Достаточно будет помазать зеленкой.
Никанор перевернулся на бок, выставил из под одеяла жилистую руку, и, сжав ладонь в кулак, помахал перед носом у эскулапа.
– Ты, клистир, продери очи и не особо иронизируй. Сам вижу: не рана это, а царапина. На мне ран нет и быть не может. Я ни пули, ни ножа не страшусь. Заговор на мне, проклятие. И какая смерть мне суждена – знаю. Так что сделал дело и будь здоров.
Предложение не пришлось повторять дважды. "Клистир" накинул пальто, наспех обмотал горло вязаным шарфом и, подхватив под мышку саквояж, с такой силой хлопнул дверью, как будто хотел заколотить её навсегда.
Левша стал ежедневно заходить к Катсецкому. Никанор еще месяц пролежал в постели, и емубыла необходима помощь. Левша мотался в город за продуктами и лекарствами, мыл полы и топил углем печку так, что чугунные конфорки раскалялись докрасна. Уголь, который Никанор получал на ведомственном складе, былбольшими кусками и матово блестел на солнце. Левше, прежде чем засыпать печь, долго приходилось крошить его ломом. С того времени стало теплей и у них с матерью.
– "Антрацит", – с уважением говорила она, засыпая в печку ведро Никанорового угля. Не то, что наш курной "орешек", пополам с пылью.
Несколько раз приходил Быкголова, приносил продукты и рассказывал тюремные новости и анекдоты. Столкнувшись в дверях с Левшой, он хлопнул его по плечу и пробасил:
– Молодец. Не доведи Бог, попадешь ко мне на корпус, подберу лучшую хату. С ворами сидеть будешь.
– Типун тебе на язык, – зло одернул корпусного Никанор. – Хотя ни от чего зарекаться нельзя.
Каждый день из тюремной медсанчасти к Катсецкому приходила медсестра и колола пенициллин. Была она среднего роста, чуть полнее, чем бы ей хотелось, вся в веснушках, и поминутно улыбалась. Левша улыбался в ответ, грел на печке воду, сливал над ведром, когда она мыла руки, помогал кипятить шприцы и вился около нее как уж.
Никанор исподволь наблюдал за стараниями Левши и хитро ухмылялся. Когда медсестра, попрощавшись, уходила, его масленый взгляд провожал ее до самых дверей и словно увязал в темноте коридора, где постепенно затихали ее шаги.
