Поремский открыл книгу в другом месте.
«Люди часто начинают стремиться к великим целям, когда чувствуют, что им не по силам маленькие задачки. И не всегда безрезультатно…»
Весьма и весьма неглупая мысль, решил Поремский. И пролистнул страницы дальше.
«Пусть с ужасом отшатнутся от нас будущие поколения, пусть история заклеймит наши имена как имена изменников общечеловеческому делу — мы все-таки будем слагать гимны уродству, разрушению, безумию, хаосу, тьме!»
Этот яростный призыв Поремскому совсем не понравился. Он нахмурился и запихнул книжку на место.
За два последних дня Володя Поремский узнал о Геннадии Кизикове все, что можно было узнать, опрашивая его коллег по работе, его начальника и даже школьных учителей. Парень практически не пил, не курил, всю жизнь занимался спортом, отстаивая на соревнованиях честь родной школы. В Чечне показал себя храбрым и умелым бойцом, за спины друзей не прятался, хотя и под пули без причины не лез. Одним словом, образ получался почти идиллический. Оставался один вопрос: как такой идеальный во всех отношениях парень решился на убийство сразу нескольких человек? Причем на убийство подлое, можно сказать — из-за угла. Никто из опрошенных Поремским людей не смог толково ответить на этот вопрос.
Сегодня ему предстояло встретиться с сестрой киллера, Ларисой. Полтора дня она ускользала от встречи, ссылаясь на занятость. Но сегодня Поремский поставил вопрос ребром: или беседа «на пленэре», или допрос в прокуратуре. Девушка оказалась разумной и выбрала первый вариант.
— Владимир Поремский? — услышал Володя у себя над самым ухом звонкий женский голос.
Он повернулся и увидел высокую, темноволосую девушку с худым лицом и большими, карими глазами. Девушка смотрела на него с улыбкой.
— Я ведь не ошиблась? — снова спросила она.
— Нет, — сказал Володя. — А вы — Лариса?
— Так точно. Приятно познакомиться. — Девушка протянула руку.
Пожатие у нее было крепким, почти мужским.
— Как вы меня узнали? — спросил удивленный Поремский.
— Я за вами уже минут пять наблюдаю. У вас очень интересное выражение лица. Как у воспитателя, который пришел в соседний детский садик и удивляется тому, как плохо воспитаны здешние дети.
— Неужели?
— Точно вам говорю. К тому же не очень-то вы похожи на студента. Вид у вас слишком озабоченный.
— А разве у студентов не бывает озабоченного вида?
— Только во время сессии.
Поремский улыбнулся:
— Что ж, может быть. Давайте куда-нибудь пройдем, а то в холле слишком шумно.
