Мысли Турецкого были заняты предстоящей встречей с пресловутым Стасовым. Сколько интеллектуальных усилий было потрачено на то, чтобы уговорить этого параноика хотя бы на небольшой личный разговор, даже не в кафе или ночном клубе, а в многолюдном сквере в центре города, — и все впустую! А тут на тебе — звонит сам и предлагает немедленное рандеву. Хорошо хоть Турецкий успел найти Славку Грязнова и попросить организовать наблюдение. Грязнов, чертыхаясь, сказал, что, кроме себя любимого, ему послать совершенно некого. Ничего не остается, как тряхнуть сединой. Турецкий же этим обстоятельством как раз был доволен: Грязнов — профи, каких поискать…
Пожалуй что, больше всего в общении со Стасовым поражала невероятная его уверенность в собственной значительности. Его делом должны были заниматься самые высокопоставленные чиновники, при этом соблюдая максимальную секретность и осторожность, да еще и скрывая друг от друга все подробности. Удивительно, но почему-то все именно так и происходило — на общих разносах шеф прилюдно заявлял, что Стасов — обычный псих и, мол, странно, что до сих пор не поступало заявление из Кащенко о побеге тяжело больного пациента, а сам при этом пытался загрести в свои руки все материалы по этому делу.
Итак, Стасов. Как же построить разговор, чтобы человек с очевидной манией преследования максимально раскрылся? Никаких гениальных психологических ходов в голове Турецкого не появлялось. Наверное, опять придется действовать по старому доброму наполеоновскому принципу: главное — ввязаться в заваруху, а там посмотрим.
Турецкий улыбнулся зеркалу заднего вида, в котором отражались бесконечные разделительные полосы на мокром асфальте, и припарковался в полусотне метров от назначенного места встречи, среди прихотливых изгибов лубянских переулков. Пешком прошелся вокруг Политехнического музея, время было: выехал с запасом, а пробок почти и не было — удачно попалась «зеленая волна» светофоров и гаишников. Прочитав внимательнейшим образом все афиши — концерт памяти такого-то, лекция профессора сякого-то, собрание экстрасенсов и ясновидящих, — Турецкий перешел через подземный переход и начал отсчитывать лавочки в сквере на площади. Третья скамейка по левой стороне от музея в сторону реки, там встать около урны и посмотреть в небо — детство какое-то, казаки-разбойники, а не помощники генеральных прокуроров и параноидально настроенные собиратели компромата. Тем не менее в нужном месте Турецкий послушно уставился в начинающее темнеть небо, по-городскому серо-бордовое, как от далеких пожаров.
