Затем он поднялся с корточек, дошел до двери, в раздумье дотронулся до нее, ощутил холод металла...
- Если мою душу, благодаря стараниям следователя, отделят от тела, то она обретет абсолютную свободу? Ни холод, ни жара, ни чувства жажды или голода не будут отвлекать ее от возвышенного самосозерцания?
- Бр-р-р!, - тряхнул он плечами, отгоняя мысли о подобной перспективе. Что-то в глубинах сознания явно противилось возможности столь радикального освобождения. Слабость и неустроенность души? Боязнь реализации иных локальных "я", определяемых связями не с внешним миром, а с неким "Некто" прячущимся на дне души?
Сергей вспомнил книги Ясперса01) , вспомнил личный опыт отождествления себя с внутренним голосом, нашептывавшим ему мальчишке, стоявшем на высоком волжском мосту "А что, слабо прыгнуть вниз?" и потом, как тот же голос, став его маленьким локальным "я", из потемок детского сознания подтрунивал всадить найденный в песочнице нож в спину проходящего по улице пожилого человека: просто так ударить, беспричинно. Тогда на мосту он до крови закусил губы и больно стукнул себя по шее тыльной стороной ладони, а позднее, на улице - шарахнулся с тротуара в кусты и с какой-то неистовостью принялся мастерить дудочку из подвернувшегося под руку ивового прутика. В обоих случаях тот пытавшийся овладеть им "Некто" был посрамлен, но не был повержен. Он продолжал таиться в глубинах психики, готовый воспользоваться минутой душевной слабости, жаждущий реванша.
Но душе было ведомо и другое начало, более органично сливающееся с нею, не отталкиваемое, а желанное. Одно из самых сильных переживаний в жизни Сергей испытал, когда вместе с Аллой в районе Борка бродил по берегу Рыбинского водохранилища. Вечер был теплый, тихий, над водой начинали загораться звезды. В какой-то момент, ему показалось, что их отражения огоньки светящихся под водой окон. Вспомнились рассказы Паши Емельянова о находящейся в глубинах рукотворного моря Мологе. О мологжанах, не пожелавших расстаться с городом и разделивших его судьбу. В рассказах Паши Молога представала то сказочной феей одевающейся по весне в белый подвенечный наряд из цветущих яблонь, вишен, черемухи02) ; то заботливой матерью, дарящей своим чадам чистый сухой воздух03) , песчаные пляжи на десятки километров04) , грибные и ягодные угодья05) ; то убеленной веками сказительницей, повествующей о былом княжестве06) , величайшей на Руси ярмарке 07) , о княгине Ольге 08) , взбунтовавшихся холопах09) ... То ли под впечатлением Пашиных рассказов, то ли красота августовского вечера была тому причиной, но Сергей неожиданно почувствовал, что воды Рыбинского моря плещутся не во вне его, а в самых глубинах сердца; и там же загораются звезды, и окна домов легендарного города. Разделяющие внутренний и внешний миры границы исчезли, исчезли временные рамки, но Сергей не ощутил себя потерянным - напротив, в этот миг ему как бы открылся тайный смысл человеческого бытия. Бытия не ограниченного временем и пространством, не вычлененного искусственным путем из мира, а составляющим с ним единое целое и вместе с тем бытия свободного. Он коснулся руки Аллы, но не знал, как выразить в словах, открывшуюся ему Истину. И тогда в его сердце зазвучала музыка. Музыка погибшего города. Города, вознесшегося на небо в благолепии своих храмов, красоте цветущих садов, жертвенных судьбах своих горожан. В этой музыке не было траурных нот, не было упрека. Это была светлая, божественно-прекрасная музыка. Звуки рождались как продолжение ласкающих песок волн, как звон далеких колоколов, как набегавшие на глаза слезы.
