Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве | страница 57



Таким образом, Альфред Кох прямо-таки с фотографической точностью набрасывает портрет мощного Старика из «Меньшего зла» Юлия Дубова. А Игорь Свинаренко воспроизводит конспирологическую интригу прохановского «Господина Гексогена». Правда, на роль Старика собеседник Коха сватает Анатолия Чубайса — ему, мол, все равно не привыкать быть виноватым во всем…

«Кох. А вот гораздо хуже и опасней для нации в целом, особенно для такой незаконопослушной нации, как русские, когда твердая рука не является твердой. И в глубине души, сам перед собой, человек это понимает.

Свинаренко. Это ты про Андропова?

К. Я сейчас говорю о другом человеке.

С. А, есть такой человек, и вы его знаете.

К. Да-да. И наверняка в глубине души он понимает, что никакая он не твердая рука. Что это свита играет твердую руку. А свитою он не управляет. (…) И тогда, чтоб не упасть в грязь перед свитой, нетвердая рука начинает играть твердую руку. И обычно переигрывает. Как тот прокурор у Войновича, который боялся, что все узнают, что он добрый, и, чтоб не узнали, всем выносил смертные приговоры».

Дальше застольный разговор по обыкновению сползает на «пидорасов» — латентных и настоящих.

В контексте той же беседы-воспоминания о 83-м годе Кох набрасывает эссе с характерным, повторяющим пассаж о твердой руке зачином. «На мой взгляд, нет ничего более опасного для гражданского общества, чем спецслужбы у власти».

И хотя Кох предпочитает подчеркнуто не конкретизировать («КГБ там, или ФСБ, ЦРУ, Ми-6 или Моссад. Просто — спецслужбы»), в его кратком очерке тайнополицейской ментальности легко угадываются весьма узнаваемые черты. Много ли Альфред Рейнгольдович встречал чекистов, достойных подробного воспоминания и психологического анализа? Ну, наверно, попадались и такие. Значит, из сумятицы лиц и впечатлений получился парадный портрет, тот самый, что ныне украшает все отечественные присутствия.

* * *

Тут я позволю себе лирическое отступление.

Знал я примерно пятерых чекистов, каждый из которых имеет право сказать: «На его (Путина) месте мог бы быть я».

Или «Ну чем я хуже?».

Слоганы можно носить на себе в виде значка или бейджа рядом с другими, например «бывших не бывает».

Во-первых, все они сейчас в возрасте 55 плюс-минус пять и уволились из органов либо полковниками, либо под. Нет, один всё же старшим лейтенантом — его в раннюю перестройку публично разоблачил им же когда-то завербованный стукач.

С другим, старше по званию, приключались истории круче — возглавляя в ранние 90-е некий галлюцинаторный Центр борьбы с коррупцией (от первой ЛДПР-Госдумы), он обходил коммерсантов для задушевных бесед, смысл которых сводился к генетическим познаниям о чекизме и намекам на пожертвования в пользу борьбы с коррупцией. Тогдашние коммерсанты не были по-нынешнему пугливы, напротив, не от хорошей жизни агрессивны, и один еврейский банкир, прикинувшись тугодумом, усыпил-таки бдительность отставника до называния конкретной цифры, и записал беседу на видео. Но выгнали борца с коррупционерами не за это, а за то, что — то ли чуть раньше, то ли годом позже — назначил стрелку бандитам прямо у дверей Серого дома по ул. Дзержинского, где издавна располагается штаб-квартира саратовской ФСБ. А еврейский банкир, через десяток лет сделавшись провинциальным олигархом, издателем и оппозиционером, выложил архивное видео в Интернет, когда экс-чекист опять возглавлял борьбу с коррупцией в областной Общественной палате. И продолжает возглавлять.