— Гулиган-да-папасса!!! — и засмеялся заливисто, как могут только дети.
Он смеялся так здорово, что подхватил и его родитель, а вслед за ними и оторопевший вначале искатель сюжета.
— Гулиганда Папасса!!! Гулиганда Папасса!!! — радостно прыгал по асфальту Игорь. — Вот она, Гулиганда Папасса!!! Это ж я у вас… Это ж я… ха-ха-ха… в гостях… месяц назад… а-ха-ха…!!!
— Гулиганда-папасса!!! — хохотал Митька, вцепившись руками в папино ухо.
И только Корней начал постепенно хмуриться, с опаской поглядывая на друга, да пытаться освободить красное ухо от сынулькиного захвата.
7.
Наконец Игорь выспался. Как младенец. Как медведь. Как сурок. Отключился, как выключатель. Упал, как бревно. Казалось дыхание и то замерло. Ему впервые за последний месяц ничего не приснилось, и утром он встал свежий, будто салфетка. Жаль только, что рассказ с экзотическим названием — «почил в бозе». Так и не увидели литературные критики сюжетных изощрений. Ну и бог с ним.
Зато уже через неделю был «набит» в компьютер другой — «Бегство с Юпитера».
— Так и есть! — сказал довольный Доброхворов, услышав название. — Я ж говорю — конспект сюжета!
Он закручивал очередную гайку на крыше своего сборного автохранилища.
— Ты, Игорь, можешь даже мне ничего не рассказывать. Я и так знаю, о чем речь.
— Угу, — согласился автор. Он закручивал другую гайку. Было холодно, и та выпала из окоченевших пальцев. Чудовищев неслышно ругнулся, слезая с лестницы:
— Тьфу! Гулиганда Папасса!
P. S. Забытый эпиграф — «Переводы с детского».
4—19 марта 2002
— Эй, ты где? — потерял из виду новенького Василий Борисович.
— Да тут я, тут!
На солнышке было совсем хорошо. Зелененькая травка. Кустики. Ветерок. Чуть поскрипывают старые ворота. Свиристят пичуги. Какая-то мелодия в отдалении. Несколько полуобнаженных девушек возле ручья…
— Башка трещи-ит… — схватился за голову парень, — и в левом боку, словно огонь…
— Разве? — полуобернулся Запоздалов.
Кислое выражение исчезло с лица новенького.
— Что «разве»? — спросил он. — Тебе когда-нибудь железной балкой… Ой, в самом деле не «трещит». А не должно же…
— А что тут такого? Поболела-перестала.
— Ну да, ну да, — пробормотал парень и осмотрелся, словно увидел все в первый раз. — Ой, женщины…
— Это не женщины — Грации, — сказал Василий Борисович. — Эстетика по-ихнему. Достаточно на них смотреть, пение слушать…
— Тю-ю… — огорчился новенький, но почувствовал приятное от созерцания и тут же мнение переменил. — А вообще-то ниче-е… Пробирает.
