Мы спустились вниз и расположились на большом диване, который стоял напротив камина, и на нескольких удобных креслах. Правда, оказалось, что так мы находились слишком далеко друг от друга и не могли хорошо слышать себя. В общем, так или иначе, скоро мы снова все вместе сидели на толстом ковре. Гитара была у Агаты. Я успела показать ей несколько самых простых песен. Краснея от волнения, Мария подыгрывала нам, пока мы вместе пели три куплета. Вдруг кто-то распахнул дверь.
— Папа, папа! — закричали дети и устремились к высокой фигуре, стоявшей в дверях. Ну надо же! А мы сидели на полу! Я медленно поднялась, подобрала с пола гитару и положила ее на диван. Между тем барон перецеловал всех детей и, держа Мартину на руках, подошел ко мне.
— Мне очень жаль, капитан, — сказала я.
— Что жаль? — не понял он. Потом продолжил заговорщическим голосом, — а, понимаю, это должно было быть сюрпризом к Рождеству. Но не беспокойтесь — вам это удалось. Это действительно сюрприз! Дети, я не могу поверить в то, что слышал. Это звучало просто изумительно! Давайте продолжим! Нет, не зажигайте свет. Давайте прямо здесь. Идите сюда.
И он удобно устроился на полу, опершись спинкой о кресло и усадив маленьких девочек себе на колени.
— Вы разучили новую песню. Откуда она? Спойте ее снова.
— Новую песню? — как эхо отозвались дети. — Только одну?
— Что значит «только одну»? — не понял отец. Потом, словно спохватившись, он удивленно посмотрел на меня. — Вы чего-нибудь ждете, фрейлейн?
Я все еще стояла, не в силах поверить своим глазам.
— Н-нет, — промямлила я и опустилась на диван.
— О, нет, идите сюда к нам, прямо на ковер. Вы не считаете, что так гораздо уютнее?
Я никогда не сомневалась в этом. Я присоединилась к остальным, и мы снова запели. Это получился чудесный вечер. Снова и снова капитан прерывал нас возгласами:
— О, дети, дети, разве это не прекрасно?
Его восторг был совершенно искренним и очень заразительным. Он похвалил Марию и Агату за их игру, и, неожиданно для всех, взяв скрипку, стал мягко наигрывать мелодию одной из наших старых баллад. Тогда мы запели эту балладу и пропели все ее двадцать две строфы. Когда мы замолчали, гитара еще некоторое время продолжала играть, а скрипка мягко вторила ей. Никто не двигался. Неожиданно капитан остановился, будто очнувшись.
— Никогда не думал, что когда-нибудь снова смогу играть, — сказал он, глубоко вздохнув. Потом, подбросив дров в огонь, который уже начинал затухать, спросил:
