И впрямь, так мало жизни теплилось в теле Ивана, что надо было присмотреться, прислушаться, чтобы обнаружить ее. Только слабое дыхание едва-едва грудь его тревожило - ему уже и дышать силы не стало.
Алена с тоской в столь милое сердцу лицо смотрела. Если б можно было лечь с ним рядом, прижаться телом своим, полным жизни, к его - полумертвому. И пусть у них будет на двоих одна жизнь. Если угаснет - сразу у обоих. Если жить дальше, так двоим - хоть бы и по половинке веку отмерянного...
Руки сами поднялись, начали тихонько повязки разматывать, снимать. Потом Алена принесенной водой бережно лицо Ивану обтерла, плечи, руки, грудь... Боль его знала, как свою собственную. Потом укрыла одеялом пуховым, невесомым, рядом с топчаном на пол опустилась, к Ивановой недвижной руке лицом прижалась.
- Иванко, помоги же мне... Гони от себя разлучницу злую, видишь - одной мне не совладать... из сил выбилась. Помоги...
Трогает Алена губами руку, которая совсем недавно была такой сильной, надежной: и ласкать умела, и на работу любую способная. А теперь безжизненна и холодна. Тихими слезами мочит ее Алена, - не слышит ничего Иван, ни чует...
Он не здесь. Он далеко. Там, где светло и покойно. Ничто не беспокоит: ни боль, ни память. Покой и беспамятство... Ах, нет, одна-единственная помеха досадная мешает покоем услаждаться. Имя ей - Ожидание. Чего ждет? Не знает Иван, но, кажется, душа живет одним лишь этим. Да вот же, наконец-то!
...Впереди, в отдалении, проступает в жемчужно-перламутровом свете силуэт прекрасной Девы. Хрупкий стан ее облачен в светящиеся одежды и оттого кажется прозрачным, из лунного света сотканным. Серебро волос, мелкими кудрями вьющихся, каскадом струится по спине, падает на плечи и грудь. Уже и лицо красоты необыкновенной разглядеть можно. Тонкие черты выписаны Божественной кистью. Большие лучистые глаза печальны, смотрят с укоризной, и на губах тоже печальная, тихая улыбка покоится... Иван не знает, чем опечалена Дева, но вина - на нем, и горько то Ивану. Сколько уж времени стремится он к Деве сквозь этот жемчужный свет, но настигнуть никак не может. Всем существом к ней устремляется, но в этом странном мире покоя и безмятежности порыв его теряет силу, и Иван будто плывет бессильно в мучительной медлительности. Вот и теперь - уходит Дева в молочно-голубое перламутровое сияние, тает в нем, а у Ивана от тоски горло перехватывает, воззвать к ней голосу нету. И опять - безвременье, покой и тоскливое ожидание. Больше нет ничего. Чего ждет? Не помнит. И себя не помнит. Ушло все вместе с образом неземным.
