– Это как физическая близость, не так ли? Напоминает тот миг, когда мы слились воедино.
– Не совсем, – усмехнувшись, ответил он. – Если мне не изменяет память, определенная разница все-таки существует.
– Боже мой, твое стремление к точности становится просто невыносимым. А я в этот момент каким-то волшебным образом была частицей тебя.
Она всегда удивляла его. У Ника создалось мнение, что Валери не относилась ко многим вещам так серьезно, как он. Но рождавшиеся у нее причудливые и интересные мысли говорили о ее сильном уме. Он не был аналитическим, но давал результаты, которых порой не достиг бы никакой анализ. Валери была избалована, своенравна и неугомонна. Но в то же время так очаровательна, что забывалась ее несерьезность, уступая место лишь неотвязным думам о ней. Этим утром, катаясь с ней на лошадях, он пропустил занятия, так же как и она, с той лишь разницей, что она не придала этому никакого значения. А ему пришлось работать всю ночь, чтобы окончить к сроку две брошюры. Но Ник почти не думал об этом, поглощенный теплом туманного дня, возбуждающей скачкой, очарованием Валери.
– А тобой еще не овладели таинственные силы? – продолжила она разговор. – Мне следовало бы знать заранее: в твоих книгах записано табу, строго запрещающее тайну и волшебство.
– Я весь внимание, – сказал он. – Ученый всегда с удовольствием выслушает чужое мнение.
– Да тебе опять нужно что-то доказывать. Но ведь это так скучно. Знаешь, почему больше всего на свете я люблю езду на лошадях? Потому что можно сбросить с себя бремя любых оков. Весь мир пролетает мимо тебя, уже нет ни конца, ни начала, и на свете существую только я, но другая: я – в полете. Это как в космосе: вокруг огромная вселенная, по которой можно свободно перемещаться так, как будто не существует времени, а значение имеют только скорость и вечность. Ну, а каково мнение ученого на этот счет?
– Он испытывает сожаление о том, что не родился поэтом, – ответил Ник. – По-моему, он чувствовал то же самое, мчась верхом на лошади, но такие поэтические взлеты ему недоступны.
– Я дарю тебе их, – беспечно бросила Валери. – Можешь делать с ними все, что захочешь. Нам надо поворачивать обратно, на завтра надо подготовиться к занятиям, а сегодня вечером репетиция первого действия «Мезальянса».
– До или после ужина?
– Не знаю, как-нибудь разберемся. Ужин в шесть тридцать. Это будет конкурс на лучшее исполнение пьес Бернарда Шоу, сопровождаемый закусками из бутербродов с солониной. Хочешь посмотреть?
