— Я знаю, что когда-нибудь поплачусь за свой язык головой, а заодно и плащом, — заговорил Морис сразу же, как только они с Герольтом вышли со двора замка. — Моя кормилица — святая женщина, помилуй Господи её чистую душу! — напророчила мне это, ещё когда я был невинным ребёнком. Тогда мы принимали в нашем замке кардинала, и я поинтересовался, содержит ли он любовницу или отдаёт предпочтение юным мальчикам. Дело в том, что однажды после турнира я слышат эту историю у нас за столом. После того как до меня дошли такие слухи, я счёл этот вопрос совершенно невинным, достойным того, чтобы задать его князю церкви. Или ты придерживаешься другого мнения?
Герольт не понимал, хотел ли Морис разыграть его своим вопросом или действительно допустил в детстве такой промах. Все же Морис рассказал эту историю, вполне ему доверяя. Герольт молчал и даже не смотрел на своего спутника. Дорога, по которой они шли, начиналась за высокой аркой юго-западных ворот замка и, минуя площадь перед ним, уходила в лабиринт кривых улочек Аккона.
В воздухе висел запах пожара, — запах тлеющих развалин и мокрого пепла. Но улицы, как это можно было предположить, оказались почти такими же оживлёнными, как до начала осады. Лавки и мастерские были открыты, как будто их хозяева своей приверженностью к такому порядку упрямо сопротивлялись доводам разума, говорившего, что падение Аккона предрешено и что для большинства хозяев нет будущего в стенах этого города. Однако встречались и покинутые дома, и купцы, которые опустошали собственные склады, грузили товары и домашний скарб на телеги и готовились к скорейшему отъезду. Особенно много их было на одной из центральных улиц в западной части города — эта улица шла от Новых ворот с севера к гавани на юге. Сейчас на ней то и дело встречались носильщики, запряжённые ослами повозки, телеги в сопровождении целых семей — они шли к причалу, чтобы покинуть город на подготовленном к отплытию корабле.
Лица у людей были напряжённые, озабоченные, со следами бессонницы — даже у тех, кто ещё не решился уехать. Разве можно представить процветающим город, стены которого рушатся под напором неверных, а запас сил у его защитников явно не бесконечен? Если мамелюки прорвутся, в городе начнётся чудовищная резня. Насилие, убийства, пожары и грабежи будут совершаться днём и ночью. А выжившим ожидать нечего, кроме рабства.
