Человек, стоявший в этот ранний час на площадке Проклятой башни вместе с двумя слепыми меченосцами, был высоким и худым. Густые седые волосы спускались на его плечи, а борода, наполовину укрывшая его грудь, казалась сотканным из серебра щитом. На нем был белый балахон рыцарей-тамплиеров с кроваво-красным уширенным крестом на груди. Одеяние этого человека свидетельствовало о его принадлежности к братству воинов-монахов, о мужестве которых уже не первый век слагались легенды. Никакой другой рыцарский орден не мог сравниться с тамплиерами по боевому духу и презрению к смерти, не говоря уже о том, чтобы превзойти их в этом.
На обветренном, будто из морёного дуба вырезанном лице тамплиера не дрогнула ни одна морщинка, когда снаряд, брошенный вражеской катапультой, подобно огненной комете из адских бездн, пролетел в нескольких аршинах над внешней крепостной стеной возле башни Короля Гуго и разбился о внутреннюю стену едва ли в дюжине шагов от него.
Сосуд, наполненный греческим огнём, лопнул и превратился в шарообразное пламя, тут же распавшееся на бесчисленные языки. Они жадно лизали крепостную стену и её зубцы, бросались на каждого, кто там стоял и был недостаточно проворен, чтобы вовремя отскочить в сторону. Горе тому, на кого попала хотя бы горсть этой смеси из серы, смолы, нефти, асфальта, каменной соли и пережжённой извести, — ведь греческий огонь горел даже под водой!
Белобородый человек на кромке Проклятой башни привык смотреть смерти в глаза; он пережил слишком много осад и сражений, чтобы в такой момент потерять спокойствие и испугаться за свою жизнь. Смерть не страшила его — он видел в ней друга, который давно заставляет себя ждать. Касалось это и его спутников. Как бы ожесточённо вражеские катапульты и камнемёты ни обстреливали город, град выпускаемых ими снарядов не мог нарушить глубокую сосредоточенность этого человека. Он не обращал внимания на драматические события перед укреплениями тамплиеров у западных стен Аккона, осаждённого мамелюками. Его помыслы были обращены к совсем другим, гораздо более мощным силам, распознать которые дано лишь немногим смертным.
Лёгкий бриз прошёлся по его серебряным волосам, шевельнул полы белой туники с красным тамплиерским крестом, приподнял на мгновение серебряное руно его бороды. Солёный морской ветер принёс и дым пожаров, бушевавших на улицах Аккона.
Рука седовласого старца, сжимавшая поднятый вверх меч дамасской стали, была тверда, несмотря на его библейский возраст и тяжесть оружия. Его знобило, хотя на этой стороне залива к северу от Хайфы даже ночи сохраняли мягкое дневное тепло. Это была усталость, и она настораживала. Его угнетала ответственность, которую ему приходилось нести уже долгие, слишком долгие годы. Сказывалось и одиночество, которого требовала тайная служба.
