Когда Герольт увидел узника, у него перехватило дыхание. Только теперь до него дошло, какие испытания им предстоят.
Саид открыл первую камеру.
— Садитесь поудобнее и наслаждайтесь нашим гостеприимством, достойные рыцари! — усмехнулся он и толкнул Герольта в спину. Тот упал на грязный пол.
Когда Герольт приподнялся и сел у стены, он увидел полуразложившийся труп крысы, валявшийся среди сырой и грязной соломы и нескольких пальмовых листьев. Он сумел проглотить проклятие, чуть не сорвавшееся с его губ.
Мориса Саид тоже толкнул в спину, но тот все же сумел удержаться на ногах. Дверь камеры захлопнулась за ними, и ключ шумно провернулся в замке.
— Разве вы не хотите снять с нас цепи? По крайней мере, руки вы могли бы нам освободить! — Морис указал тюремщикам на короткую цепь, соединявшую оковы на его руках. — Или трёх решёток не достаточно, чтобы вы за нас не беспокоились? Неужели вы так боитесь двух безоружных, посаженных за решётку тамплиеров?
Кафур с ненавистью посмотрел Морису в глаза.
— Я хотел бы, чтобы эмир отказался от решения получить выкуп за вас, шелудивые христианские собаки! — прошипел он. — Всемогущему Аллаху было бы угодно, чтобы вам пустили кровь, а ваши головы бросили в Нил! Но, возможно, мне ещё удастся убедить его в том, что такова воля Аллаха и что он получит вечные сокровища в Небесном Царстве, если предаст вас долгой и мучительной смерти!
Две другие решётки по очереди закрылись за евнухом и тюремщиками, звякнули ключи на железном кольце, и шаги людей, поднимавшихся по лестнице, затихли.
— Чтоб их чума прибрала! Я верю каждому слову этого евнуха. И подозреваю, что ни золото, ни камни нам не помогут, — прошептал Морис, сползая по влажной стене и садясь рядом с Герольтом. Он подтянул ноги, оперся локтями на колени и положил голову на сложенные руки. — Лучше бы мы дрались до последнего на «Калатраве»!
«Лучше бы ты придержал язык и не разжигал ненависть в этом евнухе!» — хотел сказать ему Герольт, но промолчал. Хватит и того, что необдуманные слова уже бросил один из них.
Он едва слушал рассуждения Мориса, говорившего о том, что могло бы случиться, если бы где-то они поступили иначе. Герольт думал прежде всего о Мак-Айворе и Тарике. В основном, конечно, о Тарике, поскольку за Мак-Айвора он был почти спокоен. Шотландец, конечно, найдёт возможность бежать из пожизненного рабства или выкупиться. Что касалось Тарика, то Герольт не допускал и мысли о том, что его другу не удалось бежать от преследователей. А значит, по крайней мере один из них на свободе.
