Я уходил от людей, пытался отыскать уединенное место, забирался подальше от людских глаз и тихо плакал по всему утраченному. Когда кто-нибудь нарушал мое одиночество, я возвращался снова к людям, стараясь скрыть от них свое малодушие и щемящую тоску.
Присутствие людей возвращало меня к жизни. Разговоры приводили в чувство и вселяли надежду. Может быть, жизнь там, в Германии, представит мне возможность написать письма родственникам в Иран и через них дать весточку о себе в Баку. Нужно не падать духом, не опускать руки. Ведь появилась же, хотя и призрачная, возможность изменить теперешнюю жизнь и попасть в Германию на работу!
Я гнал от себя неприятные мысли.
Но вот прошла неделя, другая. В зону иногда приводили новых пленных — их было немного, видимо, последние из тех, кого отобрала комиссия.
Каждый день начинался с ожидания этапа, но и сформировавшись мы так и не дождались отправки.
Лагерное начальство решило использовать пленных на работах Кировоградского военного аэродрома. И снова рабочий распорядок — подъем, работа, лагерь.
Маленький разговорный опыт, приобретенный в Первомайске, позволил уже свободнее изъясняться с конвоирами. Я увереннее держал карандаш и снова попытался рисовать. Мои рисунки принимались, и это было главное — я зарабатывал суп, хлеб, что-то покурить.
Мальчишеская внешность не отталкивала от меня, а рождала любопытство и интерес. Мое умение рисовать встречало одобрение клиентов и тех, кто смотрел за рисунком:
— Gut, prima, koroscho!
Я старался, как мог.
Дни лета уходили, а группа продолжала находиться в отдельной зоне, хотя ежедневно работала на строительстве аэродрома. Оставалось предполагать, что этап в Германию приостановлен из-за непредвиденных обстоятельств в отборе специалистов или в смене курса и потери необходимости. Группа могла продолжать работу в Кировограде либо попасть куда-то в другое место.
Но черед отправки все же пришел. Этап пошел дальше, нас перевели в Западную Украину, в город Ровно, где количество «специалистов» возросло в несколько раз.
И в Ровенском лагере, выросшая до двухсот человек, группа оставалась на положении изолированной. Здесь я тоже нашел работу — рисовал лагерную, «привилегированную» обслугу и немецких солдат.
Но вот, наконец, наступило время долгожданного этапа.
Я собирался со всеми вместе, но в построенную для этапа колонну не попал, так как меня вызвали в служебное помещение, где происходило оформление документов. Там приказали ждать. Пока я ожидал решения, этап ушел, и я стал горько сожалеть об этом — ведь вместе с этапом ушла моя последняя надежда.
