Я чувствовал, как с каждым сказанным словом мне становилось легче и свободнее, ибо главное, что нужно было сказать, и что меня более всего тяготило, я уже произнес.
— Как Вы оказались в Швейцарии? — спросил полковник. — Вы совершили побег?
— Мы совершили побег группой в пять человек, все его участники в настоящий момент в Швейцарии.
Освободившись от тяжелого груза, касающегося принадлежности к Вустрау, я подумал об удивительном равнодушии полковника к этим сведениям. «Ну, слава Богу, кажется, пронесло».
И продолжал уже более спокойно:
— Когда я узнал, что меня рекомендовали на работу в штаб, я посчитал необходимым поставить Вас в известность о моей принадлежности к лагерю Восточного министерства и, если этот факт станет причиной отказа, честно сказать об этом.
Итак, я все сказал. Мои наивные, заимствованные из советских кинокартин о запутавшихся в сетях шпионах представления о «чистосердечном признании», об «исповеди в грехах» подсказывали, что главное я уже совершил — пришел и рассказал о случившемся.
Описывая эти переживания теперь, я ясно вижу, в чем были мои заблуждения. Но тогда я этого не знал и метался между «виноват» и «не виноват», не в состоянии ответить ни «да», ни «нет». Внутренне я чувствовал невиновность, а доказать это был не в состоянии. Отсутствие юридических знаний лишало уверенности: я пытался найти твердое незыблемое обоснование, но почва уходила из-под ног.
Логика моих мыслей была, примерно, такой:
— Могу ли я отрицать свою принадлежность к Вустрау?
— Нет.
— Могу ли отрицать антисоветскую направленность этого лагеря?
— Нет.
Признав оба посыла, я признал, таким образом, и свою принадлежность к антисоветской деятельности. А то, что я остался в стороне, то заслуга не моя, то поворот судьбы и обстоятельств.
Юридические понятия «был» в лагере и «совершал» антисоветские действия для меня не имели различия. И хотя подсознательно я чувствовал разницу между ними, но доказать, сформулировать ее не мог, так как не знал главного: судят за содеянное против своих, а не за принадлежность к врагу.
Правда, позднее я имел полную возможность убедиться в том, что советское правосудие судило людей без разбора, как за действия, так и за помыслы, любая антисоветская принадлежность, просто мысль по решению органов правосудия наказывались однозначно — все уничтожалось с корнем.
…Оставалось только выслушать приговор полковника.
Алмазов говорил недолго — я слушал.
— То, что Вы рассказали о себе, мы знаем. Ваш поступок заслуживает уважения и похвалы. Вы поступили правильно. Мы пробудем в Швейцарии, вероятно, не меньше месяца. С сегодняшнего дня можете приступать к своим обязанностям… Знаете, мы решили откомандировать Вас к нашим товарищам, которые сейчас находятся в княжестве Lichtenstein. Там подполковник Хоминский и майор Смиренин, им нужен переводчик. Мы уже подготовили документы, нужно соблюсти еще кое-какие формальности для переезда через границу.
